Площадка рядом с башней. Бак № 2. Ted&Магистр

[Ted]

Тед! Ты прелесть!

И не надейся.

[Зимбабве]

Тед! Ты прелесть!

И не надейся.

Господи, на что?

[Ted]

Откуда Гуленко узнал, что перед ним доны, бальзаки

Гуленка - такой же соционег, как и ты, Фоурас, только в отличии от тебя, Витя, своим соционическим аристократизмом не тычет каждому встречному-поперечному, а витиевато закручивает его в наукообразность, правда, абсолютно лишенную смысла, но многим нравится - "прогресс!".

[Зимбабве]

Так, вроде это тот бак, какой надо.

Зимбабве писал(а):
Не утверждаю, что Новодворская - не дон.
Но, вот одно из ее утверждений:

права могут быть и должны быть не у всего населения планеты, а только у определенного круга лиц, так как «право – понятие элитарное», и его достойны лишь верхние слои населения

.
Разве это демократизм?

Нет, это - аристократизм, но Новодворская права в том, что право - действительно элитарное понятие: у тебя же нет тех прав, которые есть у элиты?

Тед!


Нет, право - понятие не элитарное.
"Право" имеет несколько значений. В том числе - право, как возможность лица совершать или нет некие действия.

Странно, что "демократ" говорит о том, что права должны быть у определенного круга лиц - где-то 5%. Причем, она-то сама должна входить в этот "узкий круг ограниченных людей" само собой.

Это никакой не демократизм. Это во-первых.

Во-вторых - она деклатим, а не квестим.

Вот Жирик (явный квестим, неважно, кем ты его считаешь - есем, напом или гамом) и Новодворская. Для сравнения.

[Зимбабве]

До 17 лет о политических и социальных вопросах я знала не больше Маугли. Не в силу своей слепоты и неразвитости, а просто потому, что вокруг были джунгли. Советская приватность была джунглями, где ничего не знали и не хотели знать о мировых вопросах, диссидентах, «вражеских голосах», репрессиях в стране. В 20-е и 30-е годы дул слишком сильный ветер, чтобы можно было куда-то уползти, от чего-то уклониться, а после… эпоха «застоя» мне лично показалась накрытой одеялом, где было темно, мягко, тепло — словом, весьма приятно и весьма приватно. Я чувствовала, что здесь что-то не так, ведь в моих любимых книгах не было одеяла, а был мир, «открытый настежь бешенству ветров». В 1967 году отец,, положил мне на стол «Один день Ивана Денисовича». Это входило в джентльменский набор и должно было стать чем-то вроде похода в консерваторию или Пушкинский музей, куда меня безжалостно гоняли с 10 лет, пока я не вошла во вкус. Ах, прекраснодушные интеллигенты! «Ах, декабристы, не будите Герцена, в России никого нельзя будить!» Эта книга решила все. Не успела я дочитать последнюю страницу, как мир рухнул. Неделю я ничего не видела, кроме красного солнца над белой снежной пустыней. «Шаг в сторону — считается побег. Конвой открывает огонь без предупреждения». Но я не испытала желания повеситься или бежать в Южную Америку, как мой любимый Овод, которого я в этом пункте всегда плохо понимала. Теперь я знала, что буду делать всю оставшуюся жизнь. Решение было принято в 17 лет, и, если юный Ганнибал поклялся в ненависти к Риму, я поклялась в ненависти к коммунизму, КГБ и СССР. Вывод был сделан холодно и безапелляционно: раз при социализме оказались возможными концлагеря, социализм должен пасть. Из тех скудных исторических источников о жизни на Западе, которые оказались мне доступны, я уяснила себе, что там «ЭТОГО» не было. Следовательно, нужно было «строить» капитализм (представьте себе Павку Корчагина, в воде по пояс строящего капитализм, а ведь мой стиль был ближе к Павке Корчагину, чем к Форду). Слава Богу! Моей стране оказалась нужна еще одна революция. Я кинулась читать Ленина, заглотала Полное Собрание Сочинений и едва не задохнулась от ярости: везде были следы жестокости, насилия, лицемерия, компромисса. У меня не было постепенного прозрения, градации в становлении взгляда на эти вещи. И Ленин, и Сталин, и коммунизм, и социализм, и З0-е, и 20-е, и 60-е — все пошло акулам на обед. Середины для меня быть не могло. Все или ничего! Раз капитализм для них табу, значит, даешь капитализм! (Как Магнитку или первую линию метро.) Дальнейшее было просто и ясно: создать кружки, потом тайные общества, потом партию «нового типа», поднять народ на восстание против власти (вооруженное, конечно!), свергнуть строй (прямо по формулировке 70-й статьи) и после революции строить капитализм, освободив Восточную Европу и угнетенные республики. План был прямолинейный, как клинок, и прозрачный, как хрусталь. В возможности его реализации я не сомневалась: ведь большевики своротили монархию, почему бы нам не своротить социализм? В 17 лет для человека, черпающего свои представления о жизни из Римской истории и из Степняка- Кравчинского, невозможного мало. Набредя ощупью на Евангелие, я самого Иисуса Христа взяла себе в сообщники. Конечно, я ни тогда, ни сейчас не усвоила ничего относительно смирения и всепрощения, но я привыкла с тех пор считать Иисуса своим товарищем по борьбе. Наглость невероятная, но он мне снился и вопрошал, когда же я начну свои революционные действия по свержению строя. Конечно, мое христианство было сродни христианству Желябова и Верочки Фигнер, но кто сказал, что оно хуже канонического? По- моему, Хлодвиг, который при знакомстве с историей, случившейся на Голгофе, воскликнул, что никогда бы не позволил совершиться казни, окажись он на месте со своей дружиной, понял самое сокровенное в этом учении. И зря крестивший его епископ поражался наивности и некомпетентности дикаря! Христианство — это вызов, брошенный миру, это попытка поднять людей до звездных сфер, до тайны человечности и свободы, а когда оказалось, что рожденные ползать не могут летать, Иисус швырнул им в лицо свою страшную смерть, свои пытки, как пощечину. Голгофа была не спасением, а наказанием мира, и никто не убедит меня в обратном. Я обратилась за разъяснениями к своему школьному «словеснику», державшему себя совсем Печориным и вовсе не похожему на советского учителя, и узнала кое-какие детали о мире, куда меня закинул Рок. Узнала, что есть Самиздат (одного факта запретности книги мне хватило бы для решимости свергнуть строй), прослушала в пересказе пару глав из «В круге первом»… А главное, услышала, что я живу в такой страшной стране, что, если бы на нее упала атомная бомба и убила нас всех, но уничтожила и строй, это был бы желанный выход. Впрочем, меня уже не надо было подгонять, однако с тайным обществом приходилось ждать до поступления в институт: школьные ресурсы не давали мне никакой возможности устроить кузницу революционных кадров. Чтобы не терять времени, я стала писать вполне антисоветские сочинения, на уроках обществоведения заниматься антисоветской агитацией и пропагандой, а в газете «Комсомольский прожектор» публиковать нечто уже совершенно листовочное. Мои сочинения благородно скрывал от недобрых глаз тот самый преподаватель словесности: несчастный обществовед терпел все мои выходки, больше моего зная о том, куда я попаду с такими настроениями и, главное, с такой откровенностью; по доброте душевной он даже не пенял мне на то, что я и его подставляю, устраивая на каждом уроке антисоветский митинг. К моей газете (выпуск ее был моей долей работы в школьном комитете ВЛКСМ, ленивые и нелюбопытные райкомовцы до последнего звонка продолжали считать меня заправским активистом и едва не послали в Артек) сбегалась вся школа; через час приходил директор, снимал ее и, затравленно озираясь, уносил к себе в кабинет. Он был порядочным человеком и не побежал в КГБ, хотя и было с чем. Я думаю, что мои бедные преподаватели мечтали только о том, чтобы меня не арестовали прямо на уроке. Они отпустили меня с миром и с медалью (отказ от «труда» был оформлен «по состоянию здоровья»), но в ту пору я не оценила их. Я не могла понять, почему они не ведут революционную борьбу, и с порога зачислила их в обыватели. (Я не любила людей, за исключением тех, кто шел в той цепочке под красным зимним солнцем Солженицына; но я научилась любить Россию, когда поняла, что она несчастна.) Никаких проблем с идентификацией Отечества у меня не было: я прекрасно понимала, что Украина, Крым, Средняя Азия, Прибалтика — заграница. Моя Россия была страстотерпицей, она была бедная, заплаканная, серая, грязная; это была Россия Есенина и народников, в ней цвела одна только картошка, шли дожди, ее срочно надо было спасать, и я, основательно проглотив Ключевского, влюбилась в нее по уши, как Дездемона — за муки, и понимала, что меня непременно должны задушить из-за моей непомерной любви, когда я потеряю платок. Школьный литератор пытался меня образумить, предметно объясняя, что мне пора спать на гвоздях и тренироваться есть баланду; это только подлило масла в огонь. Я упорно рвалась на минное поле.

Негативизм, деклатимность, аристократизм. Еще ЧС, ценности бетанские - жуков она.

[Ted]

Негативизм, деклатимность, аристократизм. Еще ЧС, ценности бетанские - жуков она.

Зимбабве, я рад, что ты делаешь робкие попытки типить Новодворскую, но, к сожалению, ты не знаешь ни признаков ЧС, ни признаков ЧИ. иначе ты бы эту глупость не писала.

[Зимбабве]

Негативизм, деклатимность, аристократизм. Еще ЧС, ценности бетанские - жуков она.

Зимбабве, я рад, что ты делаешь робкие попытки типить Новодворскую, но, к сожалению, ты не знаешь ни признаков ЧС, ни признаков ЧИ. иначе ты бы эту глупость не писала.

Привет, Тед!

Покажи, где ошибки?

Для начала - почему она квестим по-твоему?

[Ted]

Привет, Тед!

Разве 1 января 2019 года уже наступило?

[Albina=+=]

Разве женщині-жукові не должні біть прекрасніми кошечками?

[Зимбабве]

Привет, Тед!

Разве 1 января 2019 года уже наступило?

Ты невероятно пунктуален.

Только 1 января 2019 года - долгожданная дата моего тобой типирования.

Причем тут покойница Новодворская, которая по-твоему квестимна (была)

[Зимбабве]

Разве женщині-жукові не должні біть прекрасніми кошечками?

тот год был не урожайный для кошечек.

Может, и не жуков она. Но не квестим-то точно!

[Albina=+=]

Не может сенсорик настолько не заботиться о насущном. И єнергетика от нее вроде исходила не "королевская", может віпендривающийся виктим? Я где-то видела версию бальзака и она мне мега правдоподобной показалась

[Зимбабве]

Spoiler: показать

Вот молодая Новодворская.

[Атех]

Зимбабве, не знаю кто она, но если выбор между жуковым и доном, то дон, наверное.

Мне такая вещь попадалась.
Она говорила про сталинизм, про борцов с режимом и про Галину Уланову.
И сказала, что если бы Галина Уланова отказалась бы быть звездой, вершиной советского балета, то, может быть, и прикрывать ужасы сталинского ГУЛАГа было бы нечем, нечем было бы маскировать его преступность в глазах всего мира.
А Галина Уланова стала прима-балериной, кавалером Почётного Легиона и прикрывала проклятый режим.

Не представляю, чтобы жуков заявил такое.
Она не может быть жуковым.

[Зимбабве]

Как трогательно, что ты, Тед, заглядываешь сюда, в бак...
Значит, я не ошиблась, сюда

В любом случае - Новодворская - негативист и деклатим. Аристократ или нет - дискутабельно.