Я долго думал, как назвать сей опус, и остановился на этом названии. В первоначальных сборниках законов Мерфи текст самой теоремы отсутствовал. Были лишь два следствия из нее:
1. Все, что начинается хорошо, заканчивается плохо. Все, что начинается плохо, заканчивается еще хуже.
2. Дела, предоставленные сами себе, имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему.
Значительно позже я нашел текст самой теоремы: «Выиграть нельзя. Остаться при своих нельзя. Нельзя даже выйти из игры.»
В тот день мы вышли на маршрут поздно. Только в два часа дня мы оказались посреди ледника, который в это время больше всего напоминал дно рефлектора лампы. Перевалов из цирка выходило великое множество, но никто не мог ответить, где же наш. После бесцельной беготни вверх-вниз, руководитель, наконец-то, достал чужой отчет о маршруте. Оказалось, что от того места, где мы стояли, до перевала 20 минут ходьбы без всякой страховки.
Мы были молоды и оптимистичны. Тогда мы еще считали, что перевал взят, когда ты на него поднялся, и не знали, что наибольшее количество несчастных случаев случается на спуске. Нас еще не настораживали бесконечные разведки, в которые нас посылал руководитель. Это потом, став мудрее, мы стали понимать, что эти разведки – элементарное незнание маршрута и неумение ориентироваться по карте. А тогда… тогда это был наш «железный Жорж», с которым мы шли третий поход.
Тогда, мы еще не научились смотреть на небо и предсказывать погоду, не научились взвешивать шансы, когда день задержки стоит нескольких дней голода и холода, а, иногда, и жизни.
Мы были больны шапкозакидательством. Я не осуждаю. Разве могу я осуждать за это самого себя? Или других? Это жизнь, в ее диалектическом проявлении. «Война – дело молодых, лекарство против морщин», - как пел Цой.
При всем при этом, за 13 лет моего присутствия в турклубе несчастных случаев было не так много, и только один со смертельным исходом. Но смертей было одновременно две. Причина? Вот эта самая болезнь, когда туристическая практика переносится в условия альпинистского восхождения, да еще в период межсезонья, когда «горы спят, вдыхая облака, выдыхая снежные лавины».
Путешествовали мы в тот год в новом для нас районе – Суганские Альпы, Осетия. И мы, сидя на своем первом перевале, в этом районе, невольно сравнивали сложность с привычным Западным Кавказом. Мол, эка невидаль, единица «бэ» со звездой! Да мы и не такое видали-с! Ну и что, что «звезда» в категории? Ну, изменяется сложность перевала в условиях плохой видимости или при неблагоприятных погодных условиях. Да и «звезда» этого перевала, вещь понятная, - при выходе на ледник из желоба, склон рассечен трещиной – бергшрундом, обход которого осуществляется орографически справа (орографически – это глядя вниз по течению воды).
Нас было шестеро. Минимально допустимое количество участников для сложного похода. Кто мог тогда предположить, что нам придется заканчивать его втроем?
Итак, начало спуска с перевала было не сложным – мелкая осыпь вдоль скал, далее поворот налево, на снег. Ниже спуск не просматривался.
Жорик, с двумя нашими девочками, пошли смотреть спуск, а я, Сэн и Боря дымили «Беломором» на перевале и обозревали окружающие панорамы.
На четвертой по счету папиросе мы поняли, что что-то не так. Прошел почти час.
Девчонки стояли у края осыпи и о чем-то увлеченно щебетали: одна поворачивала другую, что-то на ней показывала, как бы примеряя на нее одежду.
- Девчонки, а Жорик, где?
- Пошел разведывать спуск.
- Вы его видите?
- Нет.
- Так посмотрите!
…….
- Его нет на спуске…. И нижняя часть спуска не просматривается…
Мы побежали на вершину хребта осматривать спуск. В этом месте хребет, словно разрезанный ножом, отвесно обрывался на 600-900 метров вниз. Стоять на хребте было невозможно из-за сильного ветра. К краю обрыва пришлось подползать.
Верхнюю часть спуска закрывали скалы, за которыми прятались наши девочки. Ниже по склону никого не было видно. Приглядевшись, мы увидели лежащий рюкзак, далее – веревку, скрученную в бухту, и еще ниже – палатку. Далеко-далеко внизу что-то шевельнулось над камнем и исчезло.
В том походе нашей «звездой» был Боря. Даже если в группе много сильных участников, всегда находится один, который идет первым, организовывает спуски и играет роль «первой скрипки». В общем, «звезда». Боря схватил веревку, крючья, одел кошки и налегке отправился вниз.
Вернулся он часа через полтора. Новости были хорошие и плохие. Хорошая одна – Жорик жив. У него расколота каска, сорваны ногти на пальцах, громадные синяки вокруг глаз, каской надорваны уши. Содержимое его рюкзака разбросано по всему желобу.
Плохие новости – сам он идти не сможет и его необходимо спускать. И: «В гробу я видел такие спуски! Снег – кисель, кошки сразу забиваются и не держат! Под снегом – тонкий натечный лед. Ни ледовый крюк не забьешь, ни скальный (шлямбурных крючьев у нас еще тогда не было). В общем, страховаться надо отсюда, от скал, пока хватит веревок. А дальше – посмотрим».
Мне пришлось два раза спускаться и подниматься. Боря снова ушел налегке с таким расчетом, что он подберет рюкзак Жорика, и соберет его содержимое. А я тащил сначала его рюкзак, а затем свой.
На перестежке через узел, которым были связаны веревки, от моего рюкзака отстегнулась палатка и покатилась вниз по склону. Бежать следом было опасно, да и поздно. Потому, понадеялись, что подберем ее внизу.
Жорик был в сознании, но в состоянии ступора. Он пролетел по вертикали, приблизительно, 280 метров. Мы упаковали его в спальный мешок, на который надели еще и полиэтиленовый, и, в таком виде, транспортировали на веревке.
Мы не успели добраться до конца желоба, как наступила ночь. Жорик несколько раз повторял: «На выходе из желоба трещина. Обход – справа».
В одиннадцатом часу ночи стало понятно, что мы вышли на ледник, и на первом же, более-менее пологом участке, мы разбили палатку. Ночь была лунная и я, от отчаяния, сознавая свою вину, пошел разыскивать потерянную палатку. Я зашел довольно далеко по леднику, пока не провалился по грудь. Под ногами была пустота.
Хождение по леднику, закрытому снегом, даже днем, сродни «русской рулетке». Только вероятность выиграть «главный приз» выше. Зимой, когда трещины забиты лавинным снегом, эта вероятность ниже, а летом…
Словно провалившийся в прорубь, я осторожно выбрался из «ловушки». Палатки не было. Нам предстояло провести ночь вшестером в трехместной палатке. Причем, Жорик мог лежать только на спине, и, следовало учитывать габариты Сэна – боевой вес с полным рюкзаком 160 кг.
Часов до трех ночи мы просидели «на улице», около примуса. Грелись какао и рассуждали о планах на грядущий день. Девчонки, вместе с Борей, под шумок, съели всю сгущенку, тем более, что «поход окончился и до жилья отсилы три дня».
Сами понимаете, что в палатке спать было невозможно. Потому, мы с Борей встали рано и пошли искать палатку. Утром все выглядело совершенно по - другому.
Но… Самое поразительное было то, что наша палатка стояла на снежном мосту через трещину!!!
Слава богу, что ночью никто не додумался ходить в туалет влево от палатки. Все, почему-то, страдали «правым уклоном».
Мы с Борей обошли бОльшую часть ледника, примыкавшую к желобу, по которому проходил спуск с перевала. Мы бегали к каждой чернеющей точке, но все было не то. Палатки не было. Да и улететь она так далеко не могла. Оставалось одно – лезть в бергшрунд.
По центру желоба бергшрунд был засыпан слежавшимся лавинным снегом. В этом месте его глубина не превышала пяти метров. Боря долго и тщательно обваливал нижний край трещины. На мой вопрос: «Зачем?», - он рассудительно ответил: «А если придется стоять здесь еще?» И, ухмыляясь, добавил: «Шхельда» здесь будет».
К краям желоба бергшрунд углублялся, а, ближе к палатке, и вовсе превращался в бездонную пропасть. Лезть туда было бесполезно. Брошенный камень улетел вниз и отозвался стуком секунд через пять.
Мы перекопали всю доступную часть бергшрунда. Палатки не было. Зато было целое сплетение из ледовых кружев. Из-за хребта, среди туч, выглянуло солнце, и мы очутились, словно внутри калейдоскопа. Боря цокал языком, восхищался и долго не хотел уходить. О палатке он уже забыл.
Над нашей головой, со свистом рассекая воздух, пролетел камень, следом еще один. Очередная глыба, килограммов в сорок весом, плюхнулась на дно бергшрунда. Сверху кто-то «сдавал» камни.
Осторожно выглянули. С перевала спускалась группа. Солнце почти не попадало в желоб, и, потому, они спускались довольно быстро, без страховки, используя ситуацию, что снег после ночного мороза еще не раскис и хорошо держит «кошки».
От греха подальше мы выбрались из трещины. Девчонки вывели Жорика из палатки и надевали на него ботинки. Он сидел, безучастно глядя перед собой, страшно чернея синяками вокруг глаз, выставив вперед забинтованные руки. Сэн занимался полезным делом: разжег костер и жег бумажки, оставшиеся после ночного пиршества. На наших глазах он равнодушно метнул в огонь маршрутную книжку.
- Ты что, совсем сдурел?- заорал Боря.
- А что?
- Да нам еще по заповеднику спускаться! А без маршрутки повяжут «лешие» без разговоров! Еще и пятнадцать суток влепят! Она, что, тебе мешает?
Я приоткрою немного наше будущее. Если бы Сэн тогда сжег маршрутку, то на этом, наши приключения, практически, и закончились бы. А Боря подарил нам шанс. Он потушил занявшуюся маршрутку и уложил себе в рюкзак.
Из-за поворота желоба появился первый спускающийся. Это была девчонка. Мы стали ей кричать, чтобы она шла к нам, что впереди трещина… Она послушалась и осторожно стала траверсировать склон.
Усевшись возле нас, и увидев разверстый бергшрунд во всей красе, только и смогла, что произнести: «Ого!», а после этого без умолку затараторила: « А зачем вы так рано стали на ночлег? Или вы тут ночевали? А что вы здесь делаете?»
Жорик, которому девчонки завязывали шнурки, невесело усмехнулся и произнес: «Что делаем… что делаем… Мороженым мы здесь торгуем…» После этой фразы стало понятно, что наш руководитель, как боец, еще не потерян. А девочка так ничего и не поняла.
Из желоба показался второй спускающийся. Он тоже послушался нашего совета, и, вскоре, сидел возле нашей палатки. Пришла его очередь удивляться. Больше всего его удивило то, как мы вшестером помещаемся в одной палатке. На что Жорик ехидно заметил, что у нас две супружеские пары. Им, мол, не привыкать.
Третий спускавшийся оказался не совсем вменяемым. На нем красовалась фирменная пуховка с гербом СССР, которую тогда выдавали только членам сборной и участникам международных экспедиций. Несмотря на наши крики, и на то, что два члена его группы тоже кричали и махали руками, он упорно лез в бергшрунд. Чем-то он напоминал мужика из анекдота, который несмотря на предупреждения мальчика, что в шахте кабины лифта нет, упорно открывал дверь лифта.
Он поскользнулся и, с тем же воплем, что и любитель кататься в лифтах, полетел в бергшрунд. Со стороны зрелище смотрелось эффектно. Верхний край бергшрунда отстоял от нижнего, метров на 8-10. Некоторые зрители даже кричали. Не думаю, что от восторга. Только мы с Борей спокойно взирали на это безобразие, поскольку парень падал ровно по центру желоба, то есть там, где мы набили дополнительную снежную подушку.
- Руководитель? – скептически спросил Боря.
- Нет, руководитель идет последним.
- И чего он тогда такой упертый? Блин, нам только еще одних спасательных работ не хватало…
Парня достали из бергшрунда. Целым, но, что самое главное, чистым. Он был напуган так, что не поздоровавшись, уселся прямо на снег и стал лихорадочно закуривать.
Боря еще два раза ходил к бергшрунду в качестве спасателя. Последним спасенным был руководитель. Он тоже был одет в «серпасто-молоткастую» пуховку. Руководитель просто невовремя поднял голову на наш крик, зацепился «кошкой» за «кошку» и улетел.
Зато он первым понял, что с нами случилось.
- Вам нужна помощь? Продукты? Медикаменты?
- Спасибо, все вроде есть.
- Палатку потеряли?
- Да.
- Помощь в транспортировке нужна?
- Спасибо. Сами управимся.
Смешная девчонка, та, которая спустилась первой, послушав наши переговоры, снова затараторила: «Что же вы сразу не сказали? А мы тут столько сидели! Это же не честно!»
Что было нечестно, мы так и не поняли. Москвичи (группа была из Москвы), немного передохнув, побежала дальше. А мы так у них и не спросили, куда они идут.
Погода менялась. Тучи совсем скрыли солнце. Через перевалы потянуло туман. Ночевать вторую ночь на леднике, имея всего одну палатку, нам не хотелось. Но сборы все тянулись и тянулись. Необходимо было распределить рюкзак Жорика. И проблема была не в увеличении веса рюкзаков. С весом проблем не было. Проблемы были с объемом.
Как только сложили палатку – пошел дождь. Пережидать было некогда. День катился к вечеру, всем хотелось ночевать в долине. Придерживаясь пути, по которому ушли москвичи, мы прошли около часа, когда нас нагнал туман. Видимость сократилась до 8-10 метров, иногда меньше. На смену снегу пришел голый лед.
В конце-концов мы влезли в какой-то ледовый желоб, по которому тек ручей. Вправо пути не было, там сквозь туман чернели зализанные ледником скалы. Попытались уйти влево, к центру ледника, но там крутизна льда стала быстро возрастать. А что было внизу – скрывал туман. Просидев еще часа полтора под тентом, в надежде, что туман к вечеру рассеется, истечет дождем, решили ночевать там, где стояли. Благо, вода была рядом, в ручье. И не надо было топить снег.
Пока девчонки переодевались в сухое в поставленной палатке, мы все окончательно вымокли. Так и пришлось ложиться спать в мокрой одежде. Для переодевания не было места.
С наступлением сумерек дождь сменился снегом. Но видимость почти не улучшилась. Бушевала самая настоящая зимняя метель.
В палатке разместились с трудом. Посредине на спине лежал Жорик. Боря с девчонками хихикал по одну сторону от него. По другую сторону я воевал с Сэном. Переворачиваться с боку на бок можно было только синхронно. Я лежал и дремал (сном назвать это было нельзя) головой к выходу. И, чтобы не тыкать своими ногами Сэну в лицо, приходилось лежать, высунув голову наружу. Скоро около моей головы намело целый сугроб, который то и дело обваливался мне на лицо.
Я попытался закрыть палатку, но, через некоторое время, все, кто лежал головами к задней стенке палатки, стали задыхаться. Называли мы это явление «спальниковым психозом». Когда лежишь, спеленатый, в индивидуальном спальнике, и не хватает кислорода, то наступает состояние сходное с клаустрофобией. Потому, рвутся застежки спальника, одежда на груди, стенки палатки и, человек во что бы то ни стало, рвется на воздух. По пути сметая все на своем пути. К счастью, спальники у нас были не индивидуальные, а расстегнутые «одеяла», что и спасло от гибели чужое имущество.
Сэн, как оказалось, имел дурную привычку, переворачиваясь, пулять свои ноги куда ни попадя. Весило у него каждое «изделие» килограммов по 30. Если не больше. А, поскольку, он был ограничен в пространстве, то доставалось, в основном, мне. Стоило задремать, как Сэн, переворачиваясь, с размаху бил по мне ногой. Выйти было некуда, потому оставалось одно – терпеть.
Я снова прикрыл палатку, чтобы спрятаться от снега. Но, почему-то, народ перестал страдать удушьем. Выяснилось все несколько позднее.
Сэн, в очередной раз заворочался, и стал бухтеть, что он так больше не может. А кто мог? Решили поменяться местами: я – головой внутрь, он – наружу. Поменялись. Никому лучше не стало. Оказалось, что Сэн продрал угол палатки (вот почему остальные мирно спали!).
Дыра была приличная, размером с рюкзак. В нее был виден ледник, соседний хребет, заснеженное плато Нахашбита, через которое ведут пути к сложнейшим перевалам Суганского хребта, ночное небо и одинокая звезда в разрыве туч. Вид был романтичный, прямо для зимней открытки с надписью: «С Новым годом!»
Ветер развернулся и, теперь, мел снег прямо в эту дыру. Остаток ночи пришлось изображать Александра Матросова. Но амбразуру закрывать спиной. Потому, пришлось спать сидя. К утру, как оказалось, я примерз курткой к палатке.
Нам в очередной раз повезло. Метрах в десяти от палатки начинался ледовый сброс – практически отвесный ледовый склон. И накануне, в тумане, мы чудом на него не забрели.
Часа через три, голодные, мы грелись на камнях в долине, и совещались о дальнейшем пути. Вниз или вверх? Наш следующий перевал буквально нависал над нами. За ним, в долине Хареса, лежала наша заброска с продуктами. По крайней мере, должна была лежать. Если, уж, и возвращаться домой, то сытыми, по знакомому маршруту на Орджо. Вниз… Заповедник, с отъявленными балкарскими «лешими», два или три дня голодного пути, неясный путь до Нальчика.
Идти через перевал? Но он один из самых сложных на маршруте. Таких перевалов никто кроме Жорика не ходил.
И, все-таки, выбрали перевал. Жорж почти оправился от шока. Кряхтел, стонал, но шел.
К вечеру мы выбрались на стоянку под перевалом. К нашей радости здесь оказались давешние москвичи, которые и встретили нас троекратным «ура». Так сказать, за мужество в спорте.
Наступившую ночь мы провели прекрасно! Москвичи предложили приютить у себя одного из наших. У них было одно свободное место в палатке. Единодушно, при одном воздержавшемся (Сэн отсутствовал по уважительной причине), «сплавили», естественно Сэна. Кроме того, что он занимал больше всех места, он еще и жутко храпел, чем вызывал ночные слезы у наших спутниц.
Если честно, то мы опасались, что утром нас просто побьют за такой «подарок». Потому, утром, Сэна будили последним. Но, оказалось, что наряду с недостатками, у него оказалось еще и одно достоинство. Он большой и теплый.
И, снова, под троекратное «ура», мы пошли на первый сложный перевал – Западный Галдор.
И мы его прошли. Кто бы мог сомневаться? Позже, лет через шесть, мы прошли его снова, и уже Сэн был руководителем.
Мне стыдно за тот поход. Стыдно за себя, стыдно за других. Мне до сих пор кажется, что коллектив разрушил я. Где-то до сих пор хранится пленка с фильмом из того похода. И кадры: я в галифе на ночевке «Семь братьев» (громадные осколки вершины, обрушившейся во время землетрясения), стоя на одном из «братьев», я – на леднике, руки в карманах, ледоруб на темляке просто волочится следом за мной по леднику. Поза!
Показательны кадры на «Семи братьях». Камера наползает снизу, камень, ноги в галифе, руки в карманах, небритая рожа с извечным бычком в зубах. Почти Клинт Иствуд в «спагетти-вестернах». Даже тот же прищур глаз. Вот только, вместо сигары – «Беломор». Не человек – монумент.
У нас тогда собрался почти «звездный» состав. Но мы не готовы были выдержать ситуацию, когда каждый – «звезда». Мы еще болели детством. «Руководитель должен быть лидером во всем». Это детство, и это идеал. Сэн не оправдал наших ожиданий. Да, собственно, мы от него и не должны были ждать совпадения с идеалом. Он был самым слабым физически. Мою фотографическую память и дословное знание описания маршрута считал «маразмом». И говорил это вслух. А я? «Я не умел быть первым из всех, но я не терпел быть вторым». А что я умел тогда? Составлять маршруты из несоставимых частей, таскать самые тяжелые рюкзаки, переправляться без страховки вброд через реки, неся человека за спиной, считать рацион и предсказывать погоду. Все.
Если поход, который я описываю здесь, был тяжел физически, то последовавший через шесть лет, был тяжел еще и морально. Скудный рацион (Сэн тогда потерял 45 кг за три недели), постоянные дрязги. Рацион, кстати, считал не я. И, при всем при этом, отличный темп, отличные прохождения «с листа», без подробных описаний. Более того, на нашем счету второе по счету, с момента открытия, прохождение перевала! Это многого стоит!
К чему это? Просто вспомнил, что через шесть лет Сэна сбросит с Западного Галдора порыв ветра. 160 кг летят по воздуху, как лист газеты, ручьи текут вверх по стене… Нет-нет, он остался жив, но видеть такое!
Сэн отметился на Галдоре и в первый раз Он провалил снежный мост над бергшрундом. Жорик мудро оставил его последним, учитывая вес. Полчаса пыхтения, организации полиспаста, легкое нервное потрясение у Сэна. И все. Путь к перевалу чист. Мы так воодушевились, что готовы были штурмовать пик Боткина. Не Эверест, но вершина все-таки!
На спуске вновь лидировал Боря. Мы не стали идти по классическому описанию. Нет, не сознательно, а от незнания маршрута. 80 метров веревочных перил по крутой осыпи, не спускаясь на снег. И дальше, без всякой страховки, по скальным полкам. На простом участке мы с Сэном вырвались вперед. Группа осталась позади. Хотелось пить. Сэн приник к ручейку, стекающему по скале. Напился, сделал шаг назад, и на его место рухнула каменная глыба. Камень «сдал» Боря. Вот и все приключения на спуске.
(продолжение следует)