Про избитых учителей
Василий Лебедев /13 декабря 2010
Я прихожу в школу во вторую смену ровно ко звонку и поторапливаю семиклассников, которые тянутся медленно, только что покурив на улице. Курят они не на школьной территории: говорят охраннику, что уроки закончились, поэтому их выпускают.
Родители знают и отмахиваются: «Лучше уж пусть курят, чем колются». Сигареты (в школе — «сиги») — такой же аксессуар, как мобильный телефон, без него не завести нормальный разговор.
На первом этаже перед раздевалкой к потолку прибили телевизор. Показывает он плохо и только музыкальные каналы с музыкой тынц-тынц-тынц, которая, по чьей-то педагогической логике, видимо, должна стимулировать подвижность и активность учащихся.
Захожу в учительскую. Там собравшиеся рассматривают расставленные на полочках пластмассовые поделки из стаканчиков, крышек и полиэтиленовых пакетов.
— Когда уберут эту порнографию? — морщится учительница английского Светка.
— А этот енот похож на гробик, — замечает кто-то.
Енот действительно похож на гробик, солнце — на разорванную тарелку. Пингвины слиплись и напоминают два облезлых одноразовых стаканчика с улыбками из ниток.
— Угадайте, у какого ребенка погибла мама в «Хромой лошади»? — спрашивают меня из-за плеча.
Я, не обернувшись, выхожу в коридор.
На первом этаже малыхи из начальных классов как обычно носятся, только несколько человек стоят у окна. Девочки смотрят телевизор. Когда я подхожу и громко говорю им «ку-ку!», они отпрыгивают в сторону. После этого, по их логике, я должен предложить им шоколадку и оказаться маньяком, поэтому они убегают, как учили. Все правильно. И только племянница друга кричит мне через весь коридор: «Привет! Как дела?» Привет, все ок.
На прошлой неделе изнасиловали шестиклассницу. Теперь она ходит в новой белой куртке, а на переменах бегает, прыгает и хохочет. Классная говорит по секрету, что девочке понравилось. Сейчас у нее много новых друзей. Кажется, к составляющим популярности в школе, помимо сигарет и мобильника, добавилось еще и изнасилование.
В столовой среди учителей разговоры по плану: про талоны на питание, бумажки, которые нужно заполнить и сдать поскорее, и бумажки, которые нужно заполнить после бумажек и тоже сдать поскорее. Почти вся болтовня о школе, на вопрос «Как выходные?» никогда нет ответа. Молодые учителя перечисляют, кто из их класса — маленькая сучка и муть. Опытные — кому надо уделить внимание и чьих родителей вызвать в школу. Про тех избитых учительниц из Питера и Новосибирска — всего пара слов, брошенных мимоходом: «Это не о нас».
— С нашей зарплатой, — говорит старая учительница начальных классов, — Новосибирск — то же самое, что Америка. Лететь вечно.
Во вторую смену я работаю после Артура Евгеньевича, нашего новичка, который в школе только с этого года. На доске невозможно писать — мел проскальзывает. Доска натерта воском, а Артур Евгеньевич сейчас на больничном. Он болеет, потому что его прямо на уроке побили девятиклассники. Артур Евгеньевич обладает энциклопедическими знаниями, но в девятых классах от учителя-мужчины требуется другое: брюки поуже, плечи пошире и безмерное уважение к школьникам, как будто они пенсионеры или ветераны.
Две молодые учительницы недавно уволились. Семиклассницы распустили языки, а семиклассники — руки. В субботу вечером в школу ворвалась пьяная мать, держа за руку ребенка, и орала матом, что все твари.
А учителя говорят, что все это не про нас. Многим нужно, чтобы произошло что-то страшное. Оно и происходит. Но учителя все равно продолжают верить. Да и бесполезно что-то говорить, потому что как обычно слова подберешь неправильные, и тогда все пропало. Или же твои слова передернут — и тоже все пропало. Остается одно — поставить вопросы и что-то успеть сделать. Например, сходить с детьми на каток, хоть там и чересчур пахнет петардами.