Ульрих Цазий, близко знавший и Эразма, и Лютера, оставил нам сравнительный портрет обоих деятелей, и остается лишь сожалеть, что он не счел нужным посвятить этому предмету отдельную книгу. Тем ценнее для нас его свидетельство: «Эразм всегда старается скрыть свои выдающиеся умственные способности, так, что иногда кажется, будто он сам о них не догадывается; Лютер, напротив, любит бахвалиться ими и выставляет их напоказ. Лютером владеет воинственный дух, порождающий вокруг себя вражду, тяжбы, ревность, гнев, ссоры, расколы, зависть и убийства. Эразм всегда настроен миролюбиво, и от него исходит дух мягкости, доброжелательности, благонравия, верности и снисходительности. Лютер говорит первое, что приходит ему в голову, а потом защищает свои высказывания с жаром и настойчивостью; Эразм излагает свои убеждения сдержанно и скромно, в самом любезном тоне. Когда речь заходит о толковании отрывков из Священного Писания, трудных для понимания, Эразм старается прояснить их смысл исходя из общего контекста; если тот или иной эпизод кажется ему двусмысленным или вызывающим сомнения, он почтительно оставляет его в стороне. Лютер поворачивает, переворачивает и выворачивает наизнанку каждое слово, пока весь контекст не зазвучит по-другому, а вся книга не наполнится туманом и мраком непонимания. Что уж говорить о том бесстыдстве и нахальстве, с каким он ищет и находит в священных книгах, начиная с Ветхого и кончая Новым Заветом, в каждой их главе, одни лишь проклятия и угрозы в адрес папы, епископов и прочих лиц духовного звания, так, словно Бог веками только тем и занимался, что предавал анафеме священников». Разумеется, противопоставляя обоих мыслителей, автор доходит до крайней точки, однако его оценки позволяют нам понять, почему вопреки внешним сближающим факторам Эразм и Лютер так и не смогли между собой договориться.
На сей раз борьба сместилась в сферу противостояния между лютеранством и христианским гуманизмом. Теперь уже Эразм дал себе труд внимательно изучить доктрину своего противника, хотя до сих пор, озабоченный сохранением мира, не слишком вдавался в тонкости лютеранства. Начав читать (напомним, что шел 1523 год), он обнаружил в новом учении массу «парадоксов и загадок». Особенно его поразил совершенно бездоказательный, на его взгляд, тезис о «греховности всех человеческих деяний, включая деяния святых», а также тезис о невозможности свободного выбора. По последнему пункту впоследствии развернулась особенно ожесточенная дискуссия. В то же самое время он вслед за многими другими понял, что глубоко заблуждался относительно побудительных мотивов и целей лютеранского движения, которые не имели ничего общего с моральным обновлением Церкви. В своем письме к декану капитула в Турне он горько сетовал на проповедников нового Евангелия: «Одни из них видят в нем только удобный способ удовлетворения своих безумных страстей и плотских желаний, а кое-кто и явно зарится на церковное добро; другие охотно пользуются им как предлогом для разбазаривания собственного имущества в пьяных дебошах, надеясь затем восполнить утраты с помощью грабежей и вымогательства».
До Лютера дошел слух, что базельский мыслитель готовит серьезную книгу с критикой его тезисов. Меру опасности он осознал сразу и, испуганный, 20 июня 1523 года отправил Эразму пространное письмо, которое несмотря на высокомерно-снисходительный тон не могло скрыть тревоги писавшего. «Не хочу упрекать вас, — начал он и тут же перешел к упрекам, — но ваши книги, напечатанные с целью снискать себе милость со стороны наших врагов или отвлечь от себя их гнев, причинили нам немало неприятностей. Очевидно, Господь не одарил вас достаточной силой и мужеством, чтобы принять от этих чудищ открытый бой. Что ж, мы не станем требовать от вас того, что превосходит ваши возможности...»
В этом весь Лютер. Надеясь умаслить сильного противника, он с первых же шагов не может удержаться от презрительного сарказма. В конце концов он все-таки проговаривается о своих страхах: «Мы всерьез опасаемся, как бы под влиянием наших врагов вы не перешли к открытым нападкам на наши догматы. В этом случае мы будем вынуждены вступить с вами в борьбу». Чтобы просьба не выглядела откровенной слабостью, он сопровождает ее угрозой. И напоминает Эразму, что главная ответственность за разгоревшийся конфликт лежит именно на нем, ведь это он «самым недостойным образом побудил к активным действиям» сторонников новой религии, а теперь (о, слабость человеческая!) они уже не в состоянии проявить необходимую выдержку. И виттенбергский учитель предлагает себя в качестве посредника между Эразмом и собственными разгоряченными последователями, как будто сам он вообще ни при чем и нейтральным наблюдателем взирает сверху на чужую ссору. Единственное, что требуется от Эразма — молчание. «Прошу вас об одном: не вмешивайтесь больше в нашу трагедию, не вступайте в союз с нашими противниками, в частности, не выступайте в печати против меня».
Книга, озаглавленная «Критика свободы воли, или Вклад Дезидер Эразма», увидела свет в Роттердаме 1 сентября 1524 года (печатать ее в Базеле автор не решился). Общая ее тональность отличалась сдержанной твердостью и вежливой убедительностью. Принимая бой на территории противника, автор не стал черпать аргументы ни у античных-мыслителей, ни у современных философов, но предпочел обойтись одним Священным Писанием. Он начинает с утверждения, что, ознакомившись с тезисами Лютера о человеческой свободе и «оценив всю изобретательность и выразительную силу последнего», не может согласиться с его выводами. Прежде чем перейти к дискуссии, он не может удержаться от выпада против тех, кто привык «с упорством цепляться за одни и те же доводы, лишь бы доказать правоту раз и навсегда усвоенной идеи, даже если для этого им приходится вывернуть наизнанку все тексты Писания». Он напоминает таким спорщикам слова святого апостола Петра: «Это невежды и изменники, которые извращают Писание себе на погибель».
Он упрекает Лютера и его сторонников в том, что они не подумали о грядущей опасности, когда предложили вниманию самой широкой публики вопросы, смущающие душу, сеющие сомнения, ведущие к гибели и греху. Почему они не захотели ограничиться дискуссией в своей, богословской, среде? Вот они утверждают, что человек не в состоянии достичь блага собственными силами. «Что может быть опаснее, чем этот парадокс для непосвященного? Брошенное в народ, это заявление способно толкнуть на любые беззакония огромное число людей. Обычный человеческий разум слишком неуклюж, слишком привязан к плоти, слишком склонен к безверию, подвержен злу и легко мирится со святотатством. Для чего же подливать масла в огонь?»
Лютер долго медлил с ответом. Он боялся оказаться не на высоте поставленной задачи. В частности, он признавался, что не владеет латынью в таком же совершенстве, как его оппонент, и не хотел ронять свой престиж в глазах гуманистов. Когда друзья начинали торопить его, он отмахивался, притворяясь, что дело не стоит того: «Что за интерес отвечать на столь слабое творение столь выдающегося ума?» Наконец, в декабре 1525 года он выпустил в свет сочинение под названием «О порабощенной воле» («De servo arbitrio»), в котором еще раз излагал все свои взгляды на проблему свободы воли. Отточенный слог этого произведения должен был не только посрамить его противников, но и выбить почву из-под ног критиков, привычно упрекавших его в грубости выражений. Он считал эту работу самой значительной из всего им созданного, а потому позаботился, чтобы немецкий перевод, выполненный Ионасом, появился сразу вслед за латинским текстом.
Этот теоретический труд несет на себе яркий отпечаток личности автора. Впрочем, у Лютера иначе и быть не могло. Во-первых, несмотря на изначально заданную самому себе установку (на первых тридцати страницах нет ни одного ругательства), он тем не менее время от времени позволяет выпады против оппонента, доказывая, что личный спор с Эразмом заботил его не меньше, чем научная основа полемики. По мнению Лютера, этот «переменчивый и скользкий» писатель, невежественный комментатор и посредственный ученый, болтливый софист, «несерьезный безбожник» и святотатец для защиты своих взглядов не нашел ничего лучше кучи «мусора» и «отбросов». Он же именуется злобным спорщиком и любителем наслаждений. Эта жалкая дюжина эпитетов, разбросанных на трех с лишним сотнях страниц текста, свидетельствует о чудесах выдержки, проявленных Лютером.
Еще один личностный аспект этого произведения проявился в том, что его автор не счел нужным скрывать связь, которая существовала между теоретическими основами его учения и внутренними проблемами, заставившими его задуматься над загадками судьбы. Он признается, что одно предположение о свободе воли «глубоко ранило его и доводило до отчаяния», так что в иные минуты он «жалел о том, что родился на свет». Впрочем, именно это отчаяние и толкнуло его к спасительному открытию благодати. Он придает этой стороне своего учения столь важное значение, что еще раз напоминает о ней читателю в конце работы, формулируя выводы. Если бы сам Бог захотел предоставить ему, Лютеру, свободу воли, он отказался бы от этого дара; он ни за что на свете не согласился бы с тем, чтобы решение вопроса его спасения оказалось в его собственной власти, потому что в этом случае ему никогда не удалось бы «успокоить свою совесть». «Теперь, когда Бог освободил меня от свободы выбора и препоручил дело моего спасения божественной воле, я получил надежду на спасение вне зависимости от моих добродетелей и деяний, но исключительно через Божью благодать и Божье милосердие».
Ми́стика (от греч. μυστικός «скрытый, тайный») — вера в существование сверхъестественных сил, с которыми таинственным образом связан и способен общаться человек;
также — сакральная религиозная практика, имеющая целью переживание непосредственного единения с Богом (или богами, духами, другими нематериальными сущностями).
Совокупность теологических и философских доктрин, посвящённых оправданию и осмыслению этой практики, называется мистицизмом.
В переносном словоупотреблении мистика означает совокупность явлений и действий, особым образом связывающих человека с тайным существом и силами мира,
независимо от условий пространства, времени и физической причинности; это есть мистика реальная или опытная, которая разделяется на:
а) прорицательную, стремящуюся усматривать непосредственно явления и предметы, не находящиеся в данном пространственном и временном кругозоре —
сюда принадлежат различные формы ясновидения, гадания, оракулов, также астрология;
б) деятельную или оперативную, которая стремится, помимо обычных средств и условий, производить различные явления, как-то:
действовать на расстоянии, останавливать и вызывать жизненные процессы одним властным внушением,
создавать пластические формы или материализовать духовные сущности и дематериализовать телесные и т. п.;
сюда относятся так называемый животный магнетизм, магия (в тесном смысле), теургия, некромантия,
всевозможные способы волшебства или чародейства и, наконец, вся область медиумических или спиритических явлений.
С христианской точки зрения реальная мистика (в обоих своих видах) разделяется по достоинству и значению предмета и среды мистического взаимодействия на мистику божественную, естественную и демоническую. Относить к мистике алхимию, как это обыкновенно делается, нет достаточных оснований, так как алхимики в своих операциях старались пользоваться естественными свойствами вещества и исходили из принципа единства материи, признаваемого ныне положительной наукой.
В другом смысле мистикой называется особый род религиозно-философской познавательной деятельности.
Сверх обычных способов познавания истины — опыта, чистого мышления, предания и авторитета, — всегда допускалась большинством религиозных и метафизических умов возможность непосредственного общения между познающим субъектом и абсолютным предметом познания — сущностью всего, или божеством. Если такое общение признается единственным или, по крайней мере, самым верным и достойным способом познания и осуществления истины, а все другие способы более или менее пренебрегаются как низшие и неудовлетворительные, то возникает известное исключительное направление мысли, называемое мистицизмом; если, независимо от крайности этого направления, внутреннее общение человеческого духа с абсолютным признается как существенная основа истинного познания, то появляются учения, которые, смотря по преобладанию в них религиозного или философского элемента, обозначаются как мистическое богословие, мистическая философия или теософия.
Раз мы (мальчики, дети эмигрантов. — Ред.) собрались, и оказалось, что пригласили священника провести духовную беседу с нами, дикарями… И то, что он говорил, привело меня в такое состояние ярости, что я уже не мог оторваться от его слов. Он (это был о. Сергий Булгаков. — Ред.) говорил, как говорят с маленькими зверятами, доводя до нашего сознания всё сладкое, что можно найти в Евангелии: кротость, смирение, тихость — все рабские свойства, в которых нас упрекают, начиная с Ницше и дальше. Я решил ехать домой, попробовать обнаружить, есть ли у нас дома где-нибудь Евангелие, проверить и покончить с этим.
Я у мамы попросил Евангелие, заперся в своем углу… Сидел, читал и между началом первой и началом третьей глав Евангелия от Марка, которое я читал медленно, потому что язык был непривычный, вдруг почувствовал, что по ту сторону стола, тут, стоит Христос. И это было настолько разительное чувство, что мне пришлось остановиться, перестать читать и посмотреть.
Я долго смотрел; я ничего не видел, не слышал, чувствами ничего не ощущал. Но даже когда я смотрел прямо перед собой на то место, где никого не было, у меня было то же самое яркое сознание, что тут стоит Христос, несомненно. Помню, что я тогда откинулся и подумал: если Христос живой стоит тут — значит, это воскресший Христос. Значит, всё, что о Нем говорят, — правда…
Если это правда, значит, всё Евангелие — правда, значит, в жизни есть смысл, значит, можно жить ни для чего иного как для того, чтобы поделиться с другими тем чудом, которое я обнаружил; что есть, наверное, тысячи людей, которые об этом не знают, и что надо им скорее сказать…
Помню, на следующее утро я вышел и шел как в преображенном мире; на всякого человека, который мне попадался, я смотрел и думал: тебя Бог создал по любви! Он тебя любит! ты мне брат, ты мне сестра; ты меня можешь уничтожить, потому что ты этого не понимаешь, но я это знаю, и этого довольно… Это было самое разительное открытие.
Зарегистрированные пользователи: cooler462, GoGo [Bot], Google [Bot], vadimr, Yandex 3.0 [Bot], Yandex [Bot], Феликс, на лошади весёлой