Моя проза

Заведите здесь свой дневник, набрав в нем 1000 сообщений, вы сможете получить личный подраздел на форуме
Правила форума
Каждый участник форума может завести себе дневник, после достижения 1000 сообщений можно получить отдельный подраздел

Re: Моя проза

Сообщение HalfBlood » Ср май 12, 2021 7:40 am

***
Последний раз редактировалось HalfBlood Чт май 13, 2021 2:55 am, всего редактировалось 1 раз.
Этик - не равно идиот. Логик - не равно интеллектуал. Интуит - не равно возвышенная личность. Сенсорик - не равно быдло.
Аватара пользователя
HalfBlood
Активист
Активист
 
Сообщения: 691
Зарегистрирован: Вт фев 20, 2018 10:23 am
Пол: Мужской
Соционический тип: Бальзак
Тип по психе-йоге: Августин (ЛЭФВ)

понравилось)

Сообщение ambi » Ср май 12, 2021 1:06 pm

"ЗАКАЗ"

На протяжении всего чтения фоном стояла мысль: "КАК же он мог звонить по телефону после того, как тот был отключен?"
Как-то не верилось, что этот момент был автором упущен. Что-то не так, что-то не так...
Но, как оказалось, бывает и так, что можно звонить и по отключенному

Опять возникла ассоциация с текстами Гессе: та же интригующая серая монохромная атмосфера; ощущение замедленности времени, которая странным образом влияет на скорость чтения, уменьшая её, и т.д. и т.д.

пишите еще)
Последний раз редактировалось ambi Чт май 13, 2021 10:27 am, всего редактировалось 1 раз.
всё решается по пути (с)
Аватара пользователя
ambi
Киноклуб
Киноклуб
 
Сообщения: 12129
Зарегистрирован: Вс ноя 03, 2013 3:47 pm
Откуда: родом из детства
Медали: 3
Профессия: вселять позитив

Re: Моя проза

Сообщение HalfBlood » Чт май 13, 2021 2:57 am

Тьфу ты, я два раза "Нет" опубликовал. Прошу прощения - это не для привлечения внимания и саморекламы - просто запутался в опубликованных/неопубликованных текстах.

ambi, спасибо! Да, ошибся с согласованием) Исправлю.
Этик - не равно идиот. Логик - не равно интеллектуал. Интуит - не равно возвышенная личность. Сенсорик - не равно быдло.
Аватара пользователя
HalfBlood
Активист
Активист
 
Сообщения: 691
Зарегистрирован: Вт фев 20, 2018 10:23 am
Пол: Мужской
Соционический тип: Бальзак
Тип по психе-йоге: Августин (ЛЭФВ)

Re: Моя проза

Сообщение HalfBlood » Чт май 13, 2021 3:23 am

ИНСТАЛЛЯТОР

Все мы – лишь сон Брахмы (с).

1.
В комнату вошли двое, как можно было понять по голосам. Они не особо заботились скрывать свое присутствие, потому что большинство из нас уже давно потеряло связь с тем миром, к которому они принадлежали. Они спокойно вошли, вкололи мне ампулу и вышли.
Им казалось, что пробуждения в таких обстоятельствах быть не может. Однако нас на самом деле было намного больше, чем можно было подумать.
Чтобы полностью убить самосознание, нам регулярно вводили вирусы разнообразных мировоззрений. Самыми популярными были политические и религиозные. Люди целиком уходили в идеологию, обустроенную для них по всем канонам, и забывали, кто они есть. Они полностью начинали верить в реальность того, что им навязано, отказавшись от своей настоящей личности.
Однако были единицы тех, кто сохранял себя, – такое, как мы поняли со временем, происходило тогда, когда человека что-либо по-настоящему держало в реальном мире, что было намного сильнее иллюзии.
Лично для меня это была Кэт.
Странно даже было подумать, что любовь к человеку, такое простое чувство, способно сохранить тебе сознание, а возможно, и жизнь. Когда произошел Захват, мы оба были разделены – ее отправили на Голубую Ветвь, а меня – на Коричневую. Наши Номера существовали слишком далеко друг от друга, чтобы можно было пересечься, потому что слишком далекие путешественники по миру Инсталлятора сразу вызывали подозрения. Контролеры расценивали малейшую возможность проведения переворота, а потому пресекали на корню любую возможность настоящей групповщины. А та же групповщина, которая творилась в Инсталляторе, была им лишь на руку – ничего не подозревающие Номера выкрикивали политические лозунги, проводили религиозные столкновения, не понимая, что все это – есть результат большой Игры, придуманной далеко не ими.
Каждый день они находили нам какие-то бестолковые занятия – это происходило для того, чтобы создать для нас некую искусственную событийность, - чтобы люди, погружаясь в нее, полностью жили миром Инсталлятора. Одному, едва лишь он просыпался, доводилось отправляться на каменоломню, после чего выпивать с «друзьями» в баре и возвращаться домой спать. Второй работал в местной конторе по расследованию преступлений – филиале Трибунала. Третий же полностью уходил в эзотерические учения, проводя дни в медитации. Что общего было между всеми этими людьми? Они были частью системы и не имели уже никакого отношения к реальности. Более того, если бы к ним пришли и захотели бы их освободить, те бы готовы были сражаться за свою иллюзию.

2.
Я не хотел идти в центр LTD K, но Кэт очень меня просила. Ей подруга прожужжала уши про эту недавно открывшуюся контору виртуальной реальности. Она постоянно ныла мне, что все знакомые уже давно там побывали и лишь мы, как тормоза, довольствуемся книгами и ноутбуком. На этот раз я сказал ей «Окей», хотя, если честно, совсем не любил все эти виртуальные миры – они всегда казались мне слишком примитивными даже по сравнению с тем, что писал я сам, продавая издательству.
Когда мы пришли, то последнее, что я запомнил, - это что в глазах моих потемнело. Не знаю, сколько прошло времени, но когда я их заново открыл, я очутился на какой-то средневековой площади, где вовсю шла торговля. Я огляделся и не мог понять, что со мной происходит – было, с одной стороны, ощущение какой-то двойственности реальности, а с другой, я чувствовал себя опьяневшим. Неожиданно я осознал, что весь мир, который предстает передо мной, существует лишь перед моими глазами. Я попытался ощутить остальное тело, и понял, что оно существует за пределами видимого мира. Я попытался пошевелиться и не смог, руки и ноги были связаны. В этот момент что-то тонкое и острое вошло мне в правое плечо, из-за чего по телу растеклось неестественное расслабление, которое еще больше размыло мое чувство между картинкой и реальностью. После этого меня развязали, но когда они это сделали, у меня уже не было никаких сил сопротивляться.
Это был мой первый день в Инсталляторе.
3.
Единственное, что оставалось единицам тех, кто сохранил себя, - это воображение, которое должно было оказываться сильнее той иллюзии, которую нам транслировали. Как я сказал, для меня таким спасательным кругом была Кэт, для кого-то – занятие всей их жизни, для третьих, как ни странно, - любимое домашнее животное или походы в бар по пятницам. Но факт был един: каждого из нас, сохранивших свое сознание, что-то держало в реальности.
4.
Удивительно, но, несмотря на то, что ввод многих из нас в Инсталлятор был насильственным, почти все, попадая туда, быстро забывали об этом – потому что они становились там теми, кем хотели быть всегда. Изменялась их внешность, способности – система все это подстраивала под наши желания, чтобы как можно быстрее поработить наши сознания. Помню, фактически сразу, как я оказался на Средневековой площади, ко мне начали подходить люди и толпами просить автографы. Когда я не понимал, в чем дело, они показывали мне мою книгу – «Перегон» – написанную в реальности. Однако если в реальности она пылилась на полках издательства, то здесь была самым настоящим бестселлером. Ну вправду, как здесь было не потерять голову.
5.
На самом деле Инсталлятор не был идеальной системой. То и дело в нем обнаруживались какие-то недостатки. Сложно сказать, кто первый стал замечать нефиксируемые Контролерами его территории, слепые пятна, но на одной из них давно располагались мы – участники Сопротивления. Мы собирались там по ночам, когда оставалось 7 часов до введения в нас ампулы. Мы собирались и могли спокойно общаться друг с другом. Между собой мы называли эту территорию Лакуной. Пускай, каждый раз собираясь туда, мы испытывали страх, но мы знали, что это единственная наша возможность выбраться отсюда.
Нас было пятеро – Карл, бывший в жизни зубным дантистом, а теперь напичканный идеями политических восстаний в Сирии; Брэдли, 18-летний парень, который занимался скейтингом, а теперь его мир был полон фанатскими идеями Симпсонов; Лили, которую Инсталлятор разлучил с ее ребенком, а теперь внедрял ей идеи феминизма; Гарри, инструктор по фитнесу, которому создали виртуальный спортзал с дальнейшими соревнованиями за звание главного бодибилдера, ну и я, бывший писатель и, собственно, нынешний подопытный под идеи Нобелевского комитета.
Сама суть, что то, чем нас пичкали, было не случайным, - Контролеры детально изучали наши жизни и пытались подсадить нас на иглу того, чего мы больше всего хотели. Проще, конечно, было управлять теми, кто и в реальной жизни был подвержен массовым влияниям – таким, как политика, религия, здоровое питание и прочее. Но чем человек был более индивидуалистичен, тем более индивидуальную биографию ему придумывали в Инсталляторе.
5.
Итак, этой ночью мы в очередной раз собрались для того, чтобы обсудить, каким образом можно найти таких же, как мы, неуснувших. Это осложнялось тем, что большинство таких людей скрывались и не шли на контакт, поскольку было известно, что Контролеры под видом Номеров заходят в Инсталлятор и отлавливают их. Нам пока что удавалось удачно прятаться. Первым Лакуну нашел Гарри. Он освободил Лили, Лили привела меня, я нашел Карла, который, наконец, привел Брэдли. Нас было пятеро. Это было мало, поскольку каждый из нас находился в разных штатах, а потому говорить о каком-то единстве Восстания в реальном мире было невозможно. Я был уверен, что в разных участках Инсталлятора существует множество таких зон, однако нашлись ли те, которые также стали объединяться? Это было непонятно.
6.
Начинался очередной день Инсталлятора. Всех Номеров моей Ветви созывали на утренние сборы, где все мы слышали голос Главного, звучавшего из динамиков. Он говорил нам, что сила – в единстве. Что индивидуализм – рождение всех пороков, а потому мы должны помнить, что все мы – одно целое, работающее на благо Государства.
То, что происходило по утрам, в чем-то могло походить на какую-то всеобщую зарядку, а после – направление в столовую на завтрак. Если чем-то Инсталлятор внешне отличался от тюрьмы, то, пожалуй, лишь тем, что срок пребывания здесь был безграничен, а также что большинство и понятия не имело о какой-либо иной жизни – для них это было реальностью.
После завтрака каждый разбредался по своим делам. Самые обычные люди, которые не представляли опасности и в реальности, были отправлены на Каменоломню – такое же бессмысленное занятие, как и обычная работа в обыденной жизни. Такие люди были напрочь уснувшими. Они не задавали вопросов ни там, ни здесь, а просто тянули лямку.
Те же, что были посложнее, – тем выдумывали более изысканную биографию – и тем изысканнее, чем было более развито их сознание и чем сложнее давалось его запутать. Как я уже упоминал, лучшей ловушкой служило удовлетворение самых глубоких желаний. Со мной, повторюсь, это была судьба будущего Нобелевского лауреата, а потому я почти все дни проводил то в издательстве, то в эфирах на радио, то на автограф-сессиях. Цель была одна - чтобы активно уходя в дела Инсталлятора, никто не вспомнил, что он только раб.
7.
Дни, в общем, тянулись достаточно равнодушно. Да, мы нашли Лакуну, мы регулярно собирались там, но по большому счету это совершенно ничего не давало, кроме чувства единства. Что могли сделать пять чудаков против целой системы? Мы жили без какого-либо обозримого будущего, но все равно никто из нас не смел терять надежды. Мы верили, что когда-то – настанет день – и что-то изменится. Мы не знали, когда, мы не знали, что это будет, но мы верили, что это будет. Непременно.
8.
Я очень скучал по Кэт. Я вспоминал ее каждый день. Я не знал, где она, куда ее забросили, что с ней сделали. Я даже не знал, жива ли она. Но кто же мог подумать, что ответы на эти вопросы я узнаю так скоро…
9.
Голос Главного созывал всех на внеочередное собрание к Обелиску. На подиуме стоял его вечный Представитель в Инсталляторе, а рядом с ним… Черт побери, рядом с ним стояла Кэт. Я едва не ринулся в ее сторону, но быстро опомнился, где я нахожусь.
Главный продолжал:
– Сегодня мы представляем вам главного лидера Трибунала вашей ветви – Номер 323. Просьба склонить колено.
Все рухнули на одно колено, я повторил за ними.
– Ваш новый лидер зарекомендовал себя в другой Зоне, а потому будьте уверены, что преступность в ваших краях значительно пойдет на убыль. Во имя государства!
– Во имя государства! – массово повторили Номера.
10.
С тех пор, как я ее увидел, я все время думал, как можно к ней подобраться. Здание Трибунала всегда зверски охранялось, пробраться туда было невозможно. Увозили и привозили ее в дом и из дома на машине, а вокруг ее дома также постоянно стояла охрана.
«Ох, Кэт, моя любимая Кэт».
11.
В очередной раз мы собрались в Лакуне. Я рассказал всем о Кэт, о том, кто она и что мы были парой.
– Да, Чак… Но неужели ты не знаешь, что сотрудником Трибунала просто так не становятся… А тем более зональным лидером… - сказал Брэдли…
Черт побери. Он сказал то, что я все время пытался гнать от себя, как назойливую муху. Я пытался просто не думать об этом, не задавать себе вопросов. Знал ли я? Конечно, я знал! Я все понимал, но… Все равно для меня это была Кэт, та самая любимая Кэт, с которой мы вместе покупали щенка и которая по ночам забрасывала на меня левую ногу…
– Ты должен понимать, Чак…
Неожиданно голос Брэдли прорезал резкий сверлящий шум. Я с криком упал на землю, пытаясь заткнуть уши. Шум только усилился. Я увидел, что все мои друзья сделали то же самое. Мы корчились на земле, пытаясь противостоять ужасающему звуку. Неожиданно он прекратился, и у нас в ушах раздался голос:
– Все вы. Молчать и не двигаться. Если вы сделаете хоть одно движение, вы будете ликвидированы.
«Ну вот и все. Контролеры. Они нашли нас».
12.
– Не двигайтесь и не делайте резких движений. Находитесь там, где находитесь. Не смейте покидать Лакуну или вас уничтожат. Меня зовут Пит, и я Контролер. Точнее… Бывший Контролер. Я знаю, кто вы и к чему готовитесь. Я знаю, чего вы хотите. Я хочу того же. Я пришел, чтобы освободить вас.
Мы повставали с земли, оглядываясь друг на друга и не понимали, что происходит. Хотя на самом деле вопрос, верить этому голосу или нет, не стоял. У нас попросту не было выбора. Худшим, что могло быть в данной ситуации, – это то, что нас застигли Контролеры и что скоро нас отправят на Гильотину. Так что если это случилось, то оно случилось уже. В то же время голос в наушниках говорил, что он пришел нас освободить, а потому не было повода не использовать эту последнюю надежду на спасение.
13.
– Меня зовут Пит. Я бывший Контролер. В свое время я начинал вместе с ними, потому изначально все предполагалось совсем по-другому. Мы и Главный хотели создать идеальный мир, в котором каждый человек мог бы найти себе место и получить то, чего он не имел в реальной жизни. Мы хотели воплощать мечты. Инсталлятор должен был быть добровольной площадкой для отчаявшихся и утомленных людей, где каждый находил бы себе пристанище и отдых. Но, как часто бывает, постепенное увеличение власти все больше затуманивало им глаза. Я был одним из главных разработчиков программного обеспечения системы, поэтому я знал множественные системные ходы, проколы и в том числе Лакуны, одну из которых вы нашли. Когда я увидел, во что превращается первоначальное детище, я решил все бросить и уйти. Но было поздно. Дороги назад не было – каждый, кто владел тайнами Инсталлятора, был навечно прикован к нему. Главный никого бы не отпустил. Поэтому мне попросту пришлось сбежать, заметая следы и скрываясь до сих пор. Чем я занимаюсь на данный момент – я вывожу таких, как вы, неуснувших, из системы и готовлю из них Кампанию Сопротивления. Возможно, нас не так много, как хотелось бы, но намного больше, чем вы могли бы подумать на первый взгляд. Сейчас я здесь для того, чтобы вывести вас отсюда. Я долго думал, как это сделать. В принципе, почти все из вас имеют малую степень публичности, а потому исчезнуть из Инсталлятора до тех пор, пока вас не спохватятся, не составил большой проблемы. Куда хуже дело у тебя, Чак, – да, он обратился ко мне. – Ты в Инсталляторе известный писатель, ты всегда на виду, тебя ежедневно преследуют интервью на радио и на ТВ. Твое исчезновение приведет к очень большому всплеску. Но мы что-нибудь придумаем. К завтрашнему дню, думаю, я сумею подобрать код к каждому из вас, чтобы вы покинули Инсталлятор. А пока что продолжайте жить так, будто ничего не было. Я свяжусь с вами завтра.
14.
Мы переглянулись друг с другом, не совсем понимая, что только что произошло, но, тем не менее, без лишних вопросов решили следовать советам. Мы чувствовали, что свобода уже совсем рядом, а потому просто не хотели ничем нарушить нашу мечту. Мы слишком много страдали и слишком много думали. Судя по всему, теперь, наконец, мы могли расслабиться и просто выполнять то, что нам скажет голос… Точнее, Пит. Мы оставались ждать завтрашнего дня.
15.
Мы осторожно вышли из Лакуны и хотели было уже направиться каждый в свою сторону, как вдруг услышали крик: «Вот они, это точно они!» - на нас показывал пальцем какой-то толстяк, а за его спиной стояли два Контролера.
– Черт!
Мы ринулись бежать. Я потерял из виду своих друзей и просто бежал в сторону подальше от увиденных законников системы. Повернув за поворот, я с кем-то столкнулся и упал. Подняв глаза, я увидел, что это один из них.
– Ну вот и все, доброй ночи, - произнес он и ударил меня шокером. Я почувствовал, как теряю сознание.
16.
Проснулся я уже, прикованный к металлическому стулу. Вокруг меня находились полукругом пустые стулья, никого не было, однако прямо передо мной возвышалось что-то вроде трибуны с микрофоном, которая, впрочем, также была пуста. Прошло еще минут десять, как я понял, что это было каким-то импровизированным залом суда.
Потом неожиданно на трибуну взошла фигура, которую я вначале не смог разглядеть, однако через время понял, что это Кэт.
– Кэт! – крикнул я. – Как я рад тебя видеть! Это я, Чак…
– Я – Номер 323. Другого имени у меня нет. В твоих же интересах, Номер 335, хранить молчание и просто выслушать, что тебя ожидает и за что ты здесь. У нас в Государстве царит полное доверие к справедливости и объективности сотрудников системы. Поэтому твоя судьба будет решаться здесь и сейчас.
– Какая справедливость?! Кэт, ты находишься в виртуальном движке, созданном захватчиками. Ты здесь одна. Оглянись. Здесь нет ни души!
– Повторяю – в Государстве царит полное доверие к справедливости и объективности сотрудников системы. Особенно сотрудников Трибунала. А значит, в большем количестве людей просто нет необходимости. Здесь Я есть закон. А потому готовься. Ты будешь осужден за измену Государству.
17.
Меня вели на казнь. Народ шумел по всем сторонам, образуя сомкнувшийся круг вокруг меня и палача. Несколько выше, напротив нас, стояла она, К… Точнее, Номер 323. У меня более не было сомнений, что система захватила ее целиком. Больше это не была та самая моя любимая девочка, с которой мы могли колесить по Сан-Франциско и целыми ночами целоваться на пляже, когда океан плескался у наших ног. Нет, теперь все было иначе.
Я чувствовал, что время подходило и что ноги мои подкашивались. Меня подвели к Гильотине, положили мою голову на перекладину. Зачем-то я пытался было сопротивляться, но все было бесполезно – мышцы, как в реальности, так и в Инсталляторе, не поддавались. Мне оставалось лишь безропотно принять свою участь.
Один, два, три… Я увидел, что в искусственном небе летали такие же искусственные голуби и искусственное солнце, казалось, светило ничем не хуже реального.
– Номер 335, – раздался уже знакомый и некогда родной мне голос. – Вы признаны виновным в измене Государству. Требую привести приговор в исполнение немедленно!
Как только она это сказала, слюна тяжело протолкнулась у меня в кадыке. Оставались секунды. Я понимал, что это конец.
Один, два, три…
Я услышал, что лезвие было занесено надо мной. Ну вот, последние мгновения…
Я успел уловить мгновение ее свиста над моей головой, когда гильотина… звонко рухнула.
18.
«Сделано!», - услышал я в наушниках голос Пита.
«Что? Где? Как?... Я умер?» - проносилось у меня в голове. В голове, которой уже вовсе не должно было быть на моих плечах.
Но, черт возьми, я был жив! Я очнулся, меня откинуло назад. Я обхватил голову, начал искать ее контуры – все было в порядке. В итоге я нащупал на лице очки, а потом попытался их снять.
«Кнопка справа. Чуть выше самой крупной», - снова продолжал Пит наставлять меня. Я нажал ее, и очки подались, я смог их снять. Глаза чертовски болели, но в комнате, тем не менее, было довольно темно – единственный свет исходил от трех больших экранов передом мной, которые, собственно, повторяли то, что я должен был видеть в очках.
Неожиданно я увидел, что мой Номер попросту пропал с площади. Внутри Инсталлятора люди суетились, а я понимал, что довольно скоро это заметят Контролеры и придут сюда за мной.
– Что мне делать? – спросил я Пита.
– Слушай внимательно. Пойдешь так, как я тебе скажу. Подойди к двери, выжди десять секунд и введи код «2372». Она откроется. Слева ты увидишь охранника, он должен будет зайти за угол, после чего ты резко побежишь направо, потом на первом же повороте налево. Пошел!
Я сделал все, как мне было сказано. Добегая до второго поворота, Пит сказал, что там будет черный ход, до которого будет только рукой подать. Я повторил все приказанное мне, оказавшись перед дверью, за которой – о Господи – увидел чистое настоящее небо.
«Что дальше делать?», - с трепетом в голосе и неверием спросил я.
«Открой ее», - улыбаясь сказал Пит. «Да. Этот день настал. Ты свободен».
19.
Когда я вышел, я упал на колени и несколько минут вдыхал чистый воздух. Я не мог поверить, что снова вижу своими глазами тот мир, к которому привык. И несмотря на то, что все скорее напоминало постапокалипсис, но все же ветер, деревья, песок… Все это было реально. Через несколько минут я нашел кран с водой и пил так жадно, что мне даже стало стыдно за свои животные повадки.
Пройдя метров сорок от здания, от которого Пит сказал мне отдалиться и спрятавшись за ближайшей дюной, я встретил там их! Но… четверых.
Я был счастлив, что мои друзья рядом, но не мог не спросить:
– Но… Где же Брэдли?
– Нам очень жаль, Чак, - сказала Лили. Именно он должен был перерезать провод, благодаря которому ты смог выскочить из Инсталлятора… Они… Поймали его и… Прости, Чак.
– Черт побери! – рассвирепел я и ударил кулаком о землю. – Он же был еще совсем ребенком. Что, черт возьми, произошло! Как? Зачем? Вы спасли меня такой ценой. Какой в этом всем тогда смысл.
–Успокойся, Чак, – услышал я голос за своей спиной. Я и все мы удивленно обернулись. – Ты жив, и ты должен поблагодарить за это в том числе Брэдли. Теперь ты вынужден дойти до конца. Это будет твоя лучшая дань памяти ему.
Незнакомец замолчал, а потом сказал:
– Я – Пит. Приятно познакомиться. Я знаю, как долго вы ждали этого дня. Поверьте, я ждал его не меньше. Думаю, я обрадую вас, если скажу, что в Инсталляторе существуют десятки Лакун. Нас впереди ждет большое Дело. Я не знаю, сколько нас будет вместе и не знаю, превзойдем ли мы числом Захватчиков. Я только знаю то, что я готов сражаться до последнего. Все согласны?
Мы скрестили руки.
20.
Мы шли около суток на север, пока не вышли на дорогу. Именно тогда мы поклялись не прекращать восстание. Мы поклялись найти тех, кто находился в других зонах и начать полноценное Сопротивление.
21.
В это время над Государством всходило новое солнце. Толпы Номеров опять бесцельно шли к Обелиску, а мы впервые за последнее время дышали свежим воздухом и смеялись рядом с настоящими живыми людьми, из которых исходило тепло и внутри которых текла кровь по жилам.
Мы совершенно не знали, что будет завтра и вообще настанет ли это завтра для нас. Но настоящее солнце светило у нас над головой, а под ногами развевались настоящие колосья. Во всяком случае, уже одно это внушало нам надежду. Надежду, которую ничто не могло погубить – ни здесь, ни внутри Инсталлятора. Мы не знали, что будет дальше. Мы не знали сможем ли противостоять. Мы не знали, сколько их. Но пока мы свободны, наши сердца продолжали биться за каждого из тех, кто ждал нас и чувствовал, что мы идем к ним. Последняя надежда. Пятерка безумцев, противостоящая целому огромному миру.
«Жребий брошен», - сказал Пит и мы продолжили наше движение.
Этик - не равно идиот. Логик - не равно интеллектуал. Интуит - не равно возвышенная личность. Сенсорик - не равно быдло.
Аватара пользователя
HalfBlood
Активист
Активист
 
Сообщения: 691
Зарегистрирован: Вт фев 20, 2018 10:23 am
Пол: Мужской
Соционический тип: Бальзак
Тип по психе-йоге: Августин (ЛЭФВ)

Re: Моя проза

Сообщение HalfBlood » Пт май 21, 2021 9:58 am

В УГЛУ (ДЕБЮТАНТ)

1.

Пока что все нормально. Дыхание в норме. Физика в норме. Да, это немного сложнее, чем я предполагал, но в целом ничего критического. Он прощупывает меня, я прощупываю его. Интересно, чем закончится это прощупывание. Раз-два-три. Вперед.

2.

Мой глаз немного отек, но ничего – мне приложили что-то холодное, и, кажется, я как новенький. Когда мне доводилось вырастать на улицах Багдада, никаких холодных вещей к глазам не прикладывали. Мы могли разбивать друг другу лица до кровавой юшки – даром что нам было по 7 лет. Отец всегда учил меня стоять за себя. Он говорил, что придет время и Родине может понадобиться моя сила. Немного забегая вперед, скажу, что этого не случилось. Но, тем не менее, уроки уличной драки помогли мне здесь... Что? Гонг?

3.

Он значительно наседает. Дыхание пока в порядке, но он явно ускоряет темп. Почему мне так сложно сосредоточиться и явить спортивную злость. Может быть, потому, что этот белый парень так похож на хороший белых парней. Но ведь были в моей жизни и другие…
Когда белый янки со своим цветастым флагом пришел к нам домой, нас, как скот, погрузили в эшелоны и везли далеко-далеко. Я почти ничего не помню, кроме того, что воздух был жарок и сперт, а солнечный свет просачивался лишь сквозь небольшие проемы в вагонах. Многие вокруг обделывались, а потому, кроме спертости в воздухе, значительно пованивало мочой и калом.
Потом, когда состав остановился, мы думали, что нас уничтожат, но нет. Нас отправили в белые помещения, где присутствовали такие же белые люди – почти те же, что пришли с оружием к нам домой. Но эти были другие. Они обмывали нам раны, как могли успокаивали, не зная нашего языка, и волновались, чтобы мы полноценно высыпались. Тогда меня не нужно было много об этом просить – я уснул через десять минут после того, как меня положили и осмотрели.

4.

Я несколько раз здорово атаковал, проверив на прочность его печень. Я увидел, что его это заставило корчиться от боли. На самом деле я никогда не любил бить людей. Просто так иногда происходит в большом мире – тебя бьют и ты бьешь. Все просто. Ничего личного.

5.

Мир вокруг меня пошатнулся. До сих пор не могу прийти в себя, голова продолжает кружиться. Он хорошо въехал мне по челюсти. Нужно скорее сосредоточиться. В зале сидит моя жена – интересно, видит ли она, что ее мужу сейчас хреново. Ну же, усилие, еще одно, еще.

6.

Небольшая передышка. Мы оба решили взять некоторый перерыв в активности. Дальше будет сложнее.
Когда мы проходили осмотр в аэропорту – как это унизительно – они заставили меня пройти три раза и бесцеремонно и нагло лапали меня со всех сторон. Несмотря на то, что у нас на руках были все документы на бой, они, слыша арабскую речь, из демократов превращались в самых настоящих нацистов.

7.

Я начинаю видеть в нем врага. Моя мать была изнасилована янки. Таким же самым янки, как этот. Я знаю, что нельзя судить людей по национальности, но война есть война.

8.

Один за одним они бежали с автоматами и падали штабелями, как колосья. «Аллаху Акбар» – единственное, что звучало сквозь оружейную череду, когда песок вздымался вверх, ослепляя так, что невозможно было увидеть, что творится в метре от тебя.
Они никогда не поймут нас, а мы никогда не поймем их. Наш – джихад – это больше, чем жизнь. Их война – это деньги.
Вставай, нужно встать.

9.

Я положил его в нокдаун. Впервые на моем лице появилась улыбка. Зулия, моя жена. Я помню, когда я получил контракт на бой и мы приехали в Дубай, мы были поражены. Мы увидели совсем другой исламский мир. Такое впечатление, что все это сделали белые и этот мир принадлежал белым. Но нет, он принадлежал арабам.

10.

Теперь я сам в нокдауне. Он меняет тактику. Начинает все чаще выбрасывать джеб, из-за чего мне все тяжелее уследить за его движениями. Кажется, моя бровь рассечена так, что кровь заливает глаз. Моя команда не может остановить кровотечение. Говорят, что мне придется боксировать, видя одним глазом. Я вижу, как белые люди разрывают зеленое сукно с полумесяцем. Еще одно. Еще. То, что для нас имеет печать времени и истории, для них всего лишь кусок земли. Мне становится тяжелее дышать. Сердце колотится, как сумасшедшее. Глаз все больше заливает кровью. Судья подходит ко мне, спрашивая, могу ли я продолжать бой. «Да» - отвечаю я.

11.

Это финал. Нужно добавить. В глазах и голове плывет. Я не вижу ничего вокруг, кроме светящихся огоньков. Где-то издалека я слышу звуки минарета – мой народ идет на молитву. Еще чуть-чуть. Еще один шаг, еще одно движение. Умереть или идти вперед. Перед моим лицом встает образ Мухаммеда. Я читаю молитву. Теперь все хорошо. Тепло и спокойно. Раз-два-три. Пора.
Этик - не равно идиот. Логик - не равно интеллектуал. Интуит - не равно возвышенная личность. Сенсорик - не равно быдло.
Аватара пользователя
HalfBlood
Активист
Активист
 
Сообщения: 691
Зарегистрирован: Вт фев 20, 2018 10:23 am
Пол: Мужской
Соционический тип: Бальзак
Тип по психе-йоге: Августин (ЛЭФВ)

Re: Моя проза

Сообщение HalfBlood » Чт май 27, 2021 6:37 pm

КРОВАТЬ

Мы не могли спать вместе. Помню, так было всегда: начиная с первого раза, когда она пришла ко мне (тогда всё и случилось), и до последнего дня. Мы долго лежали и разговаривали. И нам было так хорошо, как ей еще никогда и ни с кем хорошо не было. А потом нужно было спать. Она, как правило, зашторивала окно – яркое солнце, пробивающееся наутро, всегда раздражало ее слишком чувствительные веки – настолько, что, когда штор не было, ей приходилось закрываться от света рукой, кладя ее на глаза.
Она возвращалась в постель. Я целовал ее на ночь и обнимал, сильно прижав к себе (ей всегда нравилось, когда наши тела находились очень близко). Но сна не было. Никогда. Когда мы были у меня, не могла уснуть она, когда у неё – не мог я. Каждый из нас всегда возвращался к себе домой с чувством сонного неудовлетворения и усталости. Может, из-за этого всё так и закончилось. Кто знает.
Вначале нас это не тревожило – нам было приятно друг с другом. Не сказать, что она любила, да и я не то чтобы, но мне никогда не хотелось сбежать от неё после секса, а это уже, наверное, что-то значило. Мне нравилось «засыпать» с ней – и нравилось именно так – близко. Пускай зачастую мне и было неудобно – когда я ее обнимал, рука начинала болеть и затекать – но всё-таки я не считал своё неудобство достаточным аргументом для того, чтобы прекратить объятия с женщиной, от которой ты наутро не исчезнешь – аргумент этот набирал силу лишь тогда, когда мы ссорились. Тогда, пускай даже и немного переступая через себя (и всячески убеждая: «да чего ты, собственно, должен терпеть неудобства? Так же не может быть постоянно. Рано или поздно это нужно будет сделать, так почему не сейчас? Просто убери руку – ничего страшного, и так уснёт»), я облегченно-виновато ложился в действительно удобную для себя позу, замедляя у утяжеляя дыхание и, как ночной воришка, совершивший мелкую кражу и прислушивающийся к каждому звуку в глубине пустого магазина, следил за ее реакцией. Как правило, она или сонно постанывала и поеживалась, или просила обнять ее снова. Стоит отдать ей должное – она, пожалуй, всегда ощущала градус накала обстановки после очередной нашей ссоры, а потому не помню ни одного случая, чтобы она попросила вернуть руку в те моменты, когда всё было совсем плохо. Так или иначе, всякий раз, когда она просила, я снова ее обнимал, считая почему-то слишком жестоким наказанием игнорирование этой словесной просьбы – ведь она действительно нуждалась в моих объятиях.
Да, вначале нам было наплевать на отсутствие сна, или же, скорее всего, мы просто друг другу не говорили об этом, считая себя еще недостаточно близкими для того, чтобы открыто возмущаться храпом, слишком жёсткими/мягкими кроватью и подушкой или, опять же, неудобной позой.
Однажды утром она мне сказала: «Ты сильно храпел, я всю ночь не могла уснуть. И вообще твоя кровать очень неудобна. Если честно, так всегда, когда я остаюсь у тебя». Я словил себя на мысли, что, в общем-то, мог сказать ей ровно то же самое о ней и о её кровати, но тогда почему-то промолчал.
В следующий раз она снова пригласила к себе. Наутро уже я признался, что не могу спать на её постели и что так тоже было всегда.
Мы переглянулись и стали жить вместе – у нее.
Счёт нашей обоюдной робости почему-то снова обнулился, первый месяц никаких разговоров об отсутствии сна я не заводил, хотя, конечно же, ничего не изменилось.
Но в какой-то из первых дней нашего второго месяца, устав от очередной бессонной ночи, я сказал: «Знаешь, я не понимаю, зачем мы решили жить вместе, но я всё равно не могу нормально спать».
Я наконец-то устроился на работу, мы скопили немного денег и купили новую кровать.
И всё повторилось.
Я решил, что нет никакого смысла перебираться ко мне. Мы продали ее и мою квартиры и купили одну, имея, таким образом, возможность, кроме прочего, пожить некоторое время действительно в своё удовольствие. Купили мы и новую кровать.
В первую ночь на новом месте я по-старому обнял ее и по-старому пролежал так до утра, не сомкнув глаз. Она тоже не спала, но почему-то всю ночь мы делали вид, что всё нормально, и ни разу друг с другом не заговорили – даже, наоборот, почему-то обоюдно периодически издавали сонные звуки.
Последнюю мы купили в сентябре и с тех пор плюнули, решив, что из-за подобных монотонных покупок мы теряем четверть месячной зарплаты.
До этого же мы сменили несколько десятков кроватей, в которых только и делали, что трахались, а потом ссорились, а потом снова трахались.
Шло время. Ссоры становились всё более глубокими и длительными, и жизнь, набирая свои негативные обороты, в какой-то момент превратилась в сущий ад. Она кричала, что я мало зарабатываю, совсем не интересуюсь ее проблемами и что у нее уже чертову дюжину времени не было оргазма. Я кричал, что ее стряпня помои и что она разжирела как бройлерная курица, а потом уходил трахать соседку сверху – под предлогом, что иду к друзьям.
Ни дня не проходило у нас без серьезной ссоры, ни дня я не шел на работу и не возвращался домой с хорошим настроением, ни дня она не проводила без слёз.
Мы стали ненавидеть друг друга, но никто не хотел уходить. Мы ссорились по любому поводу – даже по поводу того, кому принадлежит наша кровать, и иногда мне казалось (и в такие моменты я думал, что схожу с ума), что только из-за ничейности этого долбанного идола на ножках мы никак и не могли расстаться – словно боялись, что в таком случае она достанется второму из нас…
А потом я её убил. Просто задушил шарфом во время ее оргазма, которого она всё-таки дождалась.
Той же ночью я пришел в полицию и всё подробно рассказал.

*
Когда автобус остановился на улице одного из заброшенных районов города, из окна я увидел бомжа, дрыхнувшего через дорогу в обнимку с какой-то собакой. Они спали на кровати… И хотя она вся была изношена до неузнаваемости – отовсюду торчали пружины, изголовье было надломано и обожжено, матрас в множестве мест был укрыт засохшей желтой жидкостью – я не мог ошибаться. Это была она. Самая первая. Её.
Автобус поехал дальше, а в моей голове всю дорогу почему-то звучали строки поэта, имени которого я никак не мог вспомнить: «В последний раз я покидал твою кровать, в которой мы друг друга не любили».
Меня привезли, запихнули в одиночную камеру и закрыли решетку.
Забыв обо всём, что происходило со мной за последнее время, где я и вообще кто я и зачем, я завалился на койку и уснул крепким здоровым сном, которого мне так недоставало. И в ту ночь снилась мне она, которая говорила:
«Как жаль. Как жаль, что ты меня убил. Ведь теперь можно было и развестись».
Первое, о чем я вспомнил, когда проснулся наутро, это то, что казнь назначена на два часа дня в четверг.
С блаженной улыбкой я уставился в потолок.
«У меня есть еще два дня. Целых два дня. Два замечательных сладких дня. Нельзя терять ни минуты», – и в это мгновение я почувствовал, что снова засыпаю.
Этик - не равно идиот. Логик - не равно интеллектуал. Интуит - не равно возвышенная личность. Сенсорик - не равно быдло.
Аватара пользователя
HalfBlood
Активист
Активист
 
Сообщения: 691
Зарегистрирован: Вт фев 20, 2018 10:23 am
Пол: Мужской
Соционический тип: Бальзак
Тип по психе-йоге: Августин (ЛЭФВ)

Re: Моя проза

Сообщение HalfBlood » Чт июн 24, 2021 9:54 pm

АРКА

I.

В нашем городе в одном из центральных скверов стоит небольшая, когда-то белая, а ныне исписанная множеством граффити, арка. Никто никогда не мог понять,с какой целью её вообще кто-то разместил в этом месте: для двух человек она была чересчур узкой, так что местом влюблённых прослыть не могла никак; ознаменованием входа куда-либо она также не служила – с обеих сторон от неё тянулась абсолютно одинаковая тропинка с абсолютно одинаковыми деревьями и кустарниками.

Всякий же человек, который периодически задаётся вопросами «для чего мы живём?», «почему луна светится?» или хотя бы чем-то вроде Сэлинджеровского «куда деваются утки?..», пребывал в заинтересованном недоумении, когда проходил мимо этого портала из ниоткуда в никуда.

Мне также достаточно часто доводилось прогуливаться этим сквером, а поскольку я причисляю себя как раз к таким «людям-вопросам», то и арка эта с первого же взгляда не могла не привлечь моего внимания. Однако, как чаще всего бывает, интерес наш останавливается там, где одного голого созерцания становится недостаточно, и рождается необходимость в каком-либо действии. Наверняка каждый из вас сталкивался с ситуацией внутренней безысходности, когда вроде бы и очень хочется, и очень лень. Найти старый видеоклип какого-либо исполнителя, увиденный первый и единственный раз десять лет назад на местном телеканале; возобновить контакт со своей первой любовью, имея на руках лишь её домашний адрес, – без номера телефона и страницы в фейсбуке; написать письмо в редакцию, когда тема статьи предыдущего выпуска журнала ну просто точь-в-точь соответствовала твоим главным жизненным интересам…

Да, все мы хотели. И все мы успешно не делали. А если кто и делал, то какой в итоге ему был толк от этого видеоклипа, этой бывшей и этого письма? Столько сил было потрачено – пускай и не впустую, но всё же не настолько, насколько действительно стоило их тратить.

Поэтому я исключительно рад, что меня не постигло ни то ни другое: сложилось так, что я не был разочарован ни своим действием, ни своим бездействием. Случившееся со мной можно сравнить с чем-то наподобие того, как если бы ты, сонно щёлкая телеканалы, снова наткнулся на тот самый видеоклип; если бы, отдыхая с друзьями в пабе, случайно встретил ту самую девушку, мило проболтал бы с ней часок, взял номер телефона, страницу фейсбука и никогда в жизни не написал бы ей и не позвонил; если бы журнал проводил соц.опрос на улицах города относительно той самой темы, а ты тогда как раз проходил мимо…

Да, это была чистая воля случая.

II.

Однажды, поздним осенним вечером, пробыв в офисе немного дольше обычного, я решил не спешить домой, где меня, в общем-то, никто и не ждал, а пойти длинной дорогой – через сквер, – на прогулку по которому я вот уже около месяца никак не мог выделить хоть немного времени. Несмотря на то, что в городе уже прочно обосновался октябрь, ветер был лёгкий и тёплый – он лишь покачивал, словно лениво толкал, отдельные листья на кленах. Рабочая неделя только начиналась, и все жители сейчас либо пили чай с молоком в своих уютных квартирках, либо уже спали – поэтому вокруг было абсолютно пусто.

Я с наслаждением вдыхал запах любимой осени, и, улыбаясь, поглядывал то на чистое звёздное небо, то на листья под моими ногами, терявшимися в тёмной глубине сквера. Я шёл, поражённый какой-то внутренней, загадочной красотой этого мглистого покоя, прислушиваясь к каждому звуку и пытаясь как можно дольше удержать в груди какое-то странное светло-грустное ощущение бархатной теплоты. Я забыл обо всём и полностью погрузился в ассоциативные образы. Но в один момент меня что-то словно вытолкнуло из этой умиротворенной безмятежности – моё лицо приняло счастливо-возбужденное выражение – такое, какое было, пожалуй, у Архимеда в ванной. Я несколько ускорил шаг и уверенно направился в ту сторону, где стояла арка.

Вообще, стоит заметить, я ещё с первого знакомства с этим причудливым изваянием заметил, что оно какой-то тайной магией влечет меня к себе. И, хотя я уже изучил эту арку вдоль и поперёк, тем не менее, мне всегда было интересно и даже необходимо подойти к ней снова – так, наверное, мы перечитываем любимые книги, умудряясь, несмотря на доскональное знание всех сцен и диалогов, с каждым разом находить в них что-то новое.

Я уже повернул на ту тропинку, которая вела меня прямиком к моей цели, когда как раз на том месте, куда я направлялся, перед моими глазами возник силуэт – естественно, облокотившийся на мою арку. «Да, есть праздные головы и среди этой будничной суеты, – улыбнулся я и даже несколько позавидовал беззаботности этого человека, которая читалась в контексте данных места, времени и позы. Конечно, я был несколько разочарован – меня не прельщало в этой ситуации чьё-либо присутствие, а особенно присутствие какого-то подвыпившего весельчака. Но чего уж было делать. Пришлось с этим смириться и действовать по ситуации. Я решил поинтересоваться, всё ли у данного арочного призрака нормально – так, чистый жест перед собственной совестью: спросишь, услышишь невнятным голосом, что всё зашибись, и пойдёшь себе дальше. Но, когда я почти подошёл и уже был готов бодрым снисходительным тоном сказать: «Ну как ты, братишка?», то заметил, что передо мной…женщина. Хотя лица ещё нельзя было разглядеть, но по шляпке и по изящной фигурке, как будто обрамленной контурами симпатичного пальто, было понятно, что я очень ошибся.

Не знаю, к счастью или нет, но дамочек навеселе мне доводилось видеть куда реже, чем захмелевших джентльменов. Так что мои взгляды относительно данного силуэта резко скорректировались. Да и одета она была совсем не так, как те из представительниц прекрасного пола, которых я всё же видывал подшофе. Когда я подошёл к ней на расстояние нескольких метров, она вздрогнула, резко повернулась ко мне и от охватившей паники затараторила со скоростью кухонного комбайна из рекламы в телемагазинах:

– Предупреждаю, у меня муж – прокурор. Если вы только посме…

– Да успокойтесь вы, – оборвал я её. – Я здесь по той же причине, что и вы. Я просто пришел поглядеть на эту арку.

– Зач-чем? – всё ещё дрожащим голосом продолжала она, недоверчиво поглядывая на меня.

– Ну правда, успокойтесь. Вы вся дрожите. Не бойтесь, я не маньяк и не насильник. Меня зовут Честер Гольдем. Хотите, покажу вам водительское удостоверение? – и я, не дожидаясь ответа, достал его из внутреннего кармана куртки и протянул ей. Не знаю, почему, но подобный жест всегда действует на человека успокаивающе – словно у маньяка не может быть документов или, коль уже есть, то под именем и фамилией непременно должно быть приписано: «Род деятельности: маньяк». - А вас как зовут?

– Кэтрин… – с некоторым облегчнием произнесла она, после чего отслонилась от арки и поправила шляпку.

– Что вы делаете здесь в такое позднее время, Кэтрин? – с улыбкой обаятельного денди обратился я к ней по имени, так как когда-то читал, что в таком случае люди чувствуют большее расположение к тебе. Но то ли все эти правила общения полнейшая белиберда, то ли запас моего обаяния был явно ограничен, однако в ответ я услышал короткое и резкое:

– Это не ваше дело.

Да, я был, конечно, расстроен. А какому мужчине понравится, когда даже такая начальная безобидная попытка установить контакт с женщиной терпит фиаско?

– Кэтрин… – всё продолжал я эти хрестоматийные попытки в духе «как-быть-душой-компании».

– Да отвяжитесь вы. – Теперь уже был её черёд оборвать меня. – Чего вам надо? Вы не маньяк – хорошо. Со мной тоже всё отлично. До свидания, Честер Голдблюм.

Вот уж женское нутро – только что дрожащим от ужаса тоном пыталась что-то невнятно мне прочирикать, а как только поняла, что ей ничего не грозит, сразу перешла на стальные неприступные нотки и начала с неприкрытым презрением чеканить слова. Я несколько вскипел и с интонациями возмущенного школьника произнес:

– Уж простите меня, но я пришёл сюда точно так же, как пришли вы, и имею такое же право вам сказать: до свидания, миссис прокурор.

– Хорошо, до свидания, Честер. Я сама уйду.

Она ещё раз поправила шляпку, резко развернулась и собиралась идти. В этот момент я почему-то почувствовал себя виноватым. Что бы там она ни говорила, но с моей стороны было нелепым ребячеством встать в позу с женщиной таким образом. Я предпринял попытку её остановить:

– Постойте. Да постойте же вы, - я схватил её за руку.

Вдруг она так вскрикнула, что от неожиданности я на мгновение оторопел.

– Отпустите руку! Мне больно! – с мучительной гримасой закричала она.

– Ах, да, простите, пожалуйста… - опомнившись после её вопля, сказал я. - Постойте, Кэтрин, не уходите. Я не хотел вас обидеть… Просто, понимаете, - я решил перейти на интимную откровенность – ещё одна из этих книжных уловок по расположению к себе, – я очень давно хожу к этой арке. С тех пор, наверное, как она здесь появилась. Где-то же около месяца у меня никак не получалось вырваться сюда с работы, а вот сегодня наконец выпала такая возможность, и я решил прогуляться. Вот так я и шёл в своих мыслях. А когда же приблизился к арке, то обнаружил тут вас, облокотившуюся на неё, и подумал, что, возможно, вам плохо… - Всё-таки откровенность – это хорошо, но мне показалось, что не стоит вдаваться в мелкие подробности о том, как вначале я принял её за какого-то пьяного мужика. Дамочка, судя по всему, обидчивая попалась. – Знаете, - продолжил я после небольшой паузы, – а эта арка имеет какое-то магическое притяжение. Побывав возле неё хоть раз, тяжело потом к ней не вернуться. Такое впечатление, что она несёт в себе какую-то большую тайну. И мне почему-то кажется, что я должен её отгадать. Может быть, это смешно, но…

Вдруг я увидел, что лицо её сильно побледнело. Она смотрела на меня пустыми ледяными глазами. При свете ночного фонаря это выглядело особенно жутко. В один момент мне показалось, что она сейчас потеряет сознание. Она слегка пошатнулась. Я подбежал к ней и прихватил за талию.

– Кэтрин, что с вами?

– Всё х-хорошо, слабым голосом произнесла она. – Вот вы сказали про какую-то тайну…

– Да черт с ней, с этой тайной! С вами точно всё хорошо?

– Всё в порядке. Но вы послушайте, пожалуйста. Я вас слушала. – Она медленно приподнялась с моих рук. – Вы сказали про какую-то тайну арки.

– Ну сказал…

– А если я вам скажу, что знаю эту тайну… Знаю от и до?

– Но откуда? – в мою голову на мгновение закралась мысль: а не чокнутая ли она?

Она, будто не слыша моего вопроса, продолжала:

– Я вам скажу больше, Честер, – она наклонилась ко мне и с печальной улыбкой произнесла: – По секрету: если бы не было меня, не было бы и этой арки.

***

«Шестнадцать лет тому назад я училась на третьем курсе института искусств, на факультете живописи. А что нужно красивой девятнадцатилетней художнице? На самом деле не так много: искусство, выпивка и море любви. И я сполна получала всё это.

Да, мы были молоды, амбициозны и абсолютно чокнуты. Каждые выходные мы собирались на подпольные общеинститутские «вакханалии», как мы их называли между собой, и это название, стоит признать, вполне соответствовало их содержанию. На одной из таких вечеринок я и познакомилась с ним… Его звали, – она на мгновение запнулась, словно пытаясь протолкнуть образовавшийся в горле ком, - Даниэль. Даниэль Веласкес (да, он был из рода того самого Веласкеса. Его семья сбежала из Испании в 1936-м, во время гражданской войны). На тот момент он учился на последнем курсе факультета скульптуры. Безумно талантливый и красивый, он всегда представал в моём воображении в образах прекрасного махо, благородного идальго, отчаянного бандолеро в одном лице. Однако, несмотря на свою яркую внешность и – чего уж там – магнетическую сексуальность, создавалось впечатление, что он словно принуждает себя ходить на все эти тусовки, поскольку, даже флиртуя с чертовой тучей разнообразных бездарных художниц, в его взгляде всегда читались какие-то скука и одиночество. Казалось, что он путём подобных уикендовских утех будто пытался от чего-то сбежать – из-за этой частички таинственности в его образе меня ещё более влекло к нему. Но, стоит признать, была ещё одна особенность, которая негласно связывала нас. Я была, пожалуй, единственной студенткой живописи, с которой он до того момента не успел переспать, а он был единственным студентом, с которым не успела я. – Учитывая то, как она со мной говорила до того, её кокетливый смешок в этом моменте рассказа выглядел несколько неадекватно. – Так что я не могу сказать, что наша встреча стала судьбоносным громом среди ясного неба – нет, рано или поздно мы бы встретились – в том числе и в постели. Я не стану тебе описывать, Честер, как мы познакомились, что было в первую и в последующие ночи после этого – всё это одновременно слишком понятно и слишком возбудительно. А последнего я особенно опасаюсь в твоём присутствии – ты мне задал серьёзный вопрос, поэтому я хочу, чтобы и ответ на него ты воспринял головой, а не членом».

«Да уж, - подумал я в то мгновение, - интересно, все ли жёны прокуроров такие истинные леди?».

«Так вот, – продолжала она, – после безбашенных угарных ночей в его тесной каморке и в его крепких объятиях, я вдруг поняла, что безнадёжно втрескалась. Но моя любовь была всё же ничем по сравнению с его – господи, какие он говорил слова, какие подарки делал, какие декоративные скульптурки лепил для меня (хотя и я не ударяла в грязь лицом, написав 6 его портретов – 2 из них в обнажённом виде). Знаешь, ты не слушай меня, как я об этом рассказываю – я женщина, изрядно потрёпанная жизнью, а потому не какому-то Честеру Гольбленду подробно слушать о том, что творилось и что творится у меня на душе – романтические рассказики с девственными вздохами и закатыванием глазок оставь для молоденьких шлюшек старших классов. Просто поверь на слово, что редко кто в жизни любил так, как любили друг друга мы.

Дни летели за днями, ночи за ночами. Казалось, что мы могли задохнуться и погибнуть от любви, переполнявшей нас… Но, как обычно бывает во всех историях, захватывающих дух, однажды наступил Момент. Момент, ломающий всё, Момент, разделяющий на «до» и «после»… Момент, неизбежно ведущий к смерти.

В сентябре 1952 года я получила приглашение поехать на выставку в музей Родена со своими картинами. Я была безумно счастлива, а Даниэль, хотя у него самого профессиональные дела шли неважно, радовался так, словно это ему выпал шанс попасть в Париж. В поездку мою входило бесплатное недельное пребывание, но, к сожалению, она не предполагала ещё одного места для кого-то, кого художник мог взять с собой. В то время у нас было плоховато с деньгами, поэтому мы решили, что я поеду одна. Другой бы на месте Дэнни не только ревновал бы к успехам своей женщины, а наверняка негодовал бы и по поводу перспективы остаться дома, но он был не таким – он радовался за меня как ребёнок и ни слова не проронил по поводу того, что хоть немного расстроен, что не сможет отправиться со мной. Единственное: он пообещал, что когда-то непременно будет так, что мы сможем ездить в Париж вместе – не бесплатно, не по праздникам, не по поводу работы, а за свои деньги и когда только захотим.

Мы провели очередную божественную ночь, а наутро я уже ехала в поезде по направлению к своей мечте… Так мне тогда казалось».

***

Париж встретил меня вовсе не тем лживым виньеточным фарсом, которым славятся господа никогда в нем не бывавшие, но полные мечт и фантазий относительно путешествий. Проходящий по городу поезд успел ознакомить меня и с действительными его красотами, однако также и с окраинными районами, которые не имеют ничего общего с цветастыми картинками на прилавках.

Когда я прибыла на место, то взяла такси до отеля. Это было вполне уютное заведение с чистым бельем, платной выпивкой в номере и парой одноразовых ванных тапочек.

До выставки оставался один день, а потому выбор стоял довольно явно – либо завалиться на день спать, назвав это отдыхом, либо немедленно отправиться осваивать улицы города мечты.

Стоит ли говорить, что я недолго думала, дабы принять решение.

***

Вокруг меня расстилались узенькие улочки. Район, в котором я поселилась, в целом мало отличался от общих пейзажей западной Европы, однако какие-то особые флер и изыск читались даже в знакомой архитектуре, которых, пожалуй, сложно было ощутить в Австрии. В итоге, дойдя до Монмартра, я шла, вовсю разинув рот, осматривая окружавшее великолепие бутиков, как внезапно врезалась в пешехода.

– Ой, простите, – промямлила я.

– Кэт? – я подняла глаза. – Нет, Кэт, неужели и вправду ты?

Внезапно перед моим взором предстал… мой сокурсник Академии художеств… Клод. Меня обдало холодным потом, но я не подавая виду поздоровалась:

– Клод! Здравствуй-здравствуй, - и чмокнула его в щеку. – Как ты здесь, какими судьбами?

Он немного замялся, но после ответил, показав на стоявшие неподалеку мольберт и табурет:

– Вот, видишь… Работаю. Не всем после Академии выпадает роль великих художников. К сожалению. Пришлось вернуться домой, бесславно и безденежно. А ты здесь как оказалась? Господи, я так рад тебя видеть!

– Я… я… А у меня выставка в музее Родена, - засмущавшись, сказала я.

– Музей Родена… Господи, да ты звезда! Поздравляю!

На самом деле весь этот треп был не совсем тем, чем мог показаться. Наблюдая это, можно было подумать, что встретились два старых друга. На деле же прохожим Париж стоило бы знать, сколько страстных ночей я провела в объятиях Клода. Это была древняя история, задолго до Дэнни, которую мне так хотелось отправить в архив памяти, но, видимо, у парижских богов были совсем другие планы.

– Да что мы так стоим на улице – давай пойдем выпьем! Я знаю здесь замечательное заведение.

Пребывая не в особом восторге от предложения, но не имея каких-либо иных планов и альтернатив, я согласилась.

Когда мы пришли, Клод заказал нам шампанское и мороженое на десерт.

Как я и боялась, это было не просто посиделкой старых друзей…

– Ты ведь помнишь?.. Помнишь нас? – заговорил он томным голосом и попытался положить свою руку на мою, но я ее одернула. – Знаешь, я очень скучаю по тебе. Я до сих пор вспоминаю…

– Клод… - перебила я его. – Понимаешь… Я не одна. И я очень люблю того человека, с которым сейчас живу. Я бы даже назвала его своим мужем, если бы не формальности…

– Мужем? Понятно, – Клод саркастично усмехнулся. – Хорош муж, сидеть в Вене, пока его жена шастает черт пойми с кем в самом центре Парижа.

– Ты не понимаешь…

– Да все я понимаю. Очередной удобный мямля для твоих разнообразных утех, – он гадко засмеялся.

– Клод, прекрати. Ты мне противен.

– Противен? Ха! А когда нашими совместными ночами ты брала эту штуку себе в рот, я не был противным.

– С меня хватит. – Я поднялась, чтобы уйти.

– Детка, - он схватил меня за руку. – Все равно эта встреча неслучайна и мы никуда друг от друга не денемся.

– Это мы еще посмотрим. – Я выдернула руку и пошла в направлении отеля.

Единственное, что я слышала, – это его смех, звучавший мне в спину.

Ах, если бы я знала, чем для меня обернется этот смех.

***

«Вот же подонок – я смотрела в зеркало ванной, умывая лицо. – И ведь ни одной мышцей, ни одной жилкой не дрогнул. Ну да, старые друзья – конечно. Эта сволочь всегда умела думать только одним местом. Похотливый бездарь!».

***

Выставка прошла, к слову, потрясающе. Вспышки фотокамер, взятые у меня интервью – все это напоминало сказку, в которой я представала главной героиней.

Когда я возвращалась в отель, я, пожалуй, даже пританцовывала от счастья. Тем не менее, сблизиться с кем-то из этих людей мне так и не удалось, а потому неформальная часть торжества так и прошла в моем номере, где я плеснула себе шампанского и произнесла тост: «За нас, Дэнни».

После этого я легла в постель и стала уже воображать свое возвращение домой – как рухну в его объятия, как буду наперебой рассказывать об успехе, и с каким восхищением он будет слушать и рукоплескать мне.

Ах, Дэнни. Милый, милый Дэнни. В таких спутанных и вожделенных мыслях я и сама не заметила, как уснула.

***

Наутро меня разбудил шум за окном подъехавшего грузовика. Это было довольно кстати, поскольку мой поезд должен был прибыть через два часа, а я еще была совершенно не готова. В итоге я приняла душ и начала как можно скорее собирать вещи, после чего вызвала такси на 11.00.

Через два часа я уже сидела в тихом ухоженном купе поезда Париж-Вена и возвращалась туда, куда хочется, пожалуй, возвращаться всегда и всем – туда, где дом и где тебя любят.

***

Распахнув двери нашей квартиры, я влетела туда как оглашенная.

– Дэнни! Дэнни, любимый, я дома!

Однако вокруг была тишина. Да, в квартире определенно было пусто.

На мгновение задумавшись, я поняла, что в этом на самом деле нет ничего странного, поскольку в это время Дэнни вполне мог находиться у себя в мастерской, выделенной ему несколько месяцев назад муниципалитетом.

Не выжидая ни минуты, я пулей ринулась уже туда.

***

Когда я подходила к зданию мастерской, у меня образовался тяжелый ком в горле, который я едва сумела проглотить. Дело в том, что территория была оцеплена полицией, а вокруг стояли толпы зевак, наблюдающие черт пойми за чем.

– Да, покончил с собой. Представляете. А такой молодой, - услышала я разговор двух старух слева от себя.

– Кто покончил с собой?! – буквально заорала я, из-за чего могла выглядеть неадекватной. Но мне было все равно.

– Как? А вы не знаете? Молодой скульптор. Говорят, потомок Веласкеса. Бедняга. По слухам, он получил какое-то ужасающее письмо из Парижа… И вот… Вот так… Бедный, бедный…

Я начала как обезумевшая пробираться сквозь оцепление. Когда полицейский попытался меня остановить, я сказала, что я жена. Меня пропустили.

Я ринулась прямиком в мастерскую. Когда я зашла, там также было пусто – и только на полу мелом был очерчен контур тела. Как я уже понимала, его тела…

Посреди мастерской стояло нечто высотой метра два, накрытое простыней. Только я хотела было подойти, как услышала за спиной голос:

– Это арка.

Я обернулась, чтобы посмотреть, с кем имею дело. Это была Жизель – гувернантка этого здания, которая в том числе убиралась и в мастерской, если Дэнни это было нужно.

– Это арка, - повторила она. Можете снять простыню.

Собственно, это я и сделала, и действительно увидела арку – довольно странную, настолько узкую, что в нее мог пройти лишь один человек. Да и в целом она создавала впечатление чего-то созданного наспех.

– Письмо. Когда он получил письмо, он был разбит и уничтожен.

– Какое письмо?

– Письмо из Парижа. Некто Клод писал, что вы и он являетесь давними любовниками, и вот наконец-то снова нашли друг друга. Он советовал Дэнни посторониться и не мешать вашей любви, назвав его третьим лишним. Он сообщал, что вы любите его, а Дэнни просто жалеете из-за того, что он настолько жалкий. Там было еще несколько подобных же мелких гадостей, о которых я не хочу упоминать.

Меня пошатнуло. Однако я подошла к арке и стала рассматривать ее.

Жизель сказала, что это арка – это последнее, что Дэнни делал перед смертью. Так, до конца не успев обтесать ее до полной ровности, он над ней и зачах. Единственное, о чем он успел попросить перед смертью – это чтобы арку поставили в центральном парке Вены – чтобы она служила памятью всех одиноких несчастных влюбленных.

Я стояла и смотрела на эту арку как вкопанная. У меня не было слез, не было чувств. Я просто стояла и смотрела. Точно так же спокойно через минут двадцать я ушла из мастерской, не проронив ни слова.

Я отправилась в парк и сидела там на скамейке до самой ночи.

– Клянусь, Дэнни – сказала я. – Ради тебя я это сделаю.

***

Через некоторое время ко мне начал свататься местный прокурор – фигура, конечно, более чем мерзкая, однако у него были деньги, а значит, была возможность воплотить то, что я была обязана сделать.

Так и вышло. Долго не обращая внимания на мою просьбу и относясь к ней как к какой-то блажи, он все-таки договорился с местными властями о том, что арку установят в центральном парке города. Безусловно, он ни черта не понял, но решил больше не слушать мои навязчивые просьбы.

А потом… А потом я умерла».

III.

Она задрала вверх рукава, и я увидел, что ее руки были полностью усеяны синяками.

– Знал бы ты, Честер… Какое это унижение. Уже давно не боль. Боли я давно не чувствую. Только постоянное чувство униженности, чувство, что ты просто вещь, предмет…

– Кэт… - я коснулся ее руки.

Она повернулась ко мне, но ее взгляд был абсолютно пуст.

– Что? Кто такая Кэт? Я – миссис Прокурор. – И она страшно засмеялась. – Слышишь, Честер, я – вещь. Я давно не человек. Она начинала разжигаться и впадать в неистовство. – Кэт, говоришь? Ну ты польстил мне, Честер Гольстадт. На самом деле я существ без имени. – Тут внезапно она дала мне пощечину и ринулась в глубину парка, хохоча и спотыкаясь. Я побежал за ней, но она развернулась и ударила меня ногой в пах так, что я согнулся. Когда я отошел от боли, она продолжала бежать, а я только кричал ей вслед: «Кэт! Кэт!». В итоге она окончательно потерялась в глубинах парка. Догнать я ее не смог.

Возвращаясь, я был абсолютно раздавленным. В мыслях не было покоя, а в груди томился сгусток, который невозможно было ни развеять, ни протолкнуть. Придя домой, я постарался уснуть, но все было тщетно.

IV.

Всю ночь я ворочался и вспоминал ее рассказ, потом ее руки, ее глаза. Так я не заметил, как на улице наступило утро. Совсем не выспавшись и находясь в каком-то наваждении, я шатаясь направился в парк. Перед глазами плыло, а сам я раскачивался, как лодка на волнах. В итоге я добрел к арке, прислонился к ней щекой и начал гладить правой рукой. Потом, облокотившись на нее спиной, я так и сполз по ней снизу до земли. И хотя было утро, но вокруг уже сновали влюбленные парочки, матери с детьми, хозяева с собаками.

Я смотрел на них, и мне было тяжело сдержать слезы. Я повернулся к арке и поцеловал ее. И, пребывая в частичном беспамятстве, вознес свои слова куда-то вверх:

– Что они могут... Что они могут понимать… эти глупые… эти… счастливые… люди.
Этик - не равно идиот. Логик - не равно интеллектуал. Интуит - не равно возвышенная личность. Сенсорик - не равно быдло.
Аватара пользователя
HalfBlood
Активист
Активист
 
Сообщения: 691
Зарегистрирован: Вт фев 20, 2018 10:23 am
Пол: Мужской
Соционический тип: Бальзак
Тип по психе-йоге: Августин (ЛЭФВ)

Re: Моя проза

Сообщение HalfBlood » Ср ноя 17, 2021 6:08 pm

ОСЕНЬ НА УЛИЦЕ ЛЕБЕДЯ

***

Она не была легка, но какая-то глубокая задумчивость с внутренним, однако не излившимся на него цинизмом, захватили его сразу. В ней было нечто такое, что писатели, наверное, сравнивают с омутом, с мутными водами забвения или чем-то в этом роде.

Ему было довольно трудно понять ее. Иногда ее речь, казалось, развивалась совсем нехотя, а иногда переходила не то в насмешку, не то в горькую иронию. Сложно устоять в такой ситуации, особенно когда тебе 15 и когда вас разделяют два монитора по разные стороны города.

Как она сказала, ей также было 15. Ее анкета в целом рассказывала, что она из его города, любит музыку дарк вейв, Достоевского и фильмы Куросавы.

Прообщавшись с ней таким образом полдня, Поль неловко попытался все-таки предложить встречу. Как ни странно, несмотря на весь свой цинизм, согласилась она довольно быстро и легко. Он сказал, что хочет увидеть ее уже завтра.

Они договорились встретиться в одном из облюбованных им кафе – там при достаточной тишине и атмосферности, как он подумал, ему удастся довольно комфортно ее узнать. Оставалось подождать каких-нибудь полдня.

***

Ее вид сразу поразил его воображение. Она была одета в коричневое пальто, на голове красовался берет, а внизу была надета короткая юбка, как у школьницы. "Хотя что здесь странного? Ведь нам и есть по 15", - подумал он.

Когда она подошла, Поль представился, вручил ей цветок и мягко предложил пройти в кафе. Когда они сели, он заметил, что взгляд ее рассеянно блуждает по сторонам, нога под столом покачивается туда-сюда, да и в целом вид словно не выражает особой заинтересованности, а сама она будто активно чего-то ждет.

– Что ты будешь? – пытаясь не обращать внимания, спросил он.

Она посмотрела на него довольно странно, а потом сказала:

– Что ты делаешь?

– В смысле, что я делаю? Пытаюсь угостить тебя.

– Ты ведешь себя так, словно я твоя девушка.

Он немного замялся и покраснел.

– Ну… Я понимаю, конечно, что… Но может быть когда-то… Словом, а может быть, я надеюсь, что ты и станешь моей девушкой?

Она довольно странно посмотрела на него и спросила:

– Ты видел мою анкету?

– Да, безусловно. Оливия, 15 лет, родилась в Ренне, живешь на севере Парижа. Да я ее уже наизусть выучил, - попытался он неловко пошутить.

– Ну если ты изучил мою анкету, то ты, безусловно, заметил там символ синей бабочки*?

– Ну да, милая бабочка, а что?

– То есть ты не знаешь, что она значит?

– Ну я думал, что-то вроде легкости, грациозности или чего-то такого…

– Ясно… Что же мне с тобой делать?

– В каком смысле?

– Ну во-первых, мне не 15. Мне 17. А во-вторых… - она почему-то замялась. – А впрочем, знаешь, черт с ним. Только давай, пожалуйста, давай сбежим куда-нибудь отсюда, потому что это безумно скучно.

И едва он успел расплатиться, она схватила его за руку и вывела из заведения. На улице тем временем начинал идти дождь. Он, сонно поеживаясь, спросил, что она делает, ведь сейчас довольно холодно и намного лучше переждать дождь в кафе.

– Не будь таким скучным, Поль, - она впервые назвала его по имени и будто шлепнула ладонью по плечу. Гулять под дождем – это замечательно. Зачем тебе Париж, если ты не понимаешь в этом толк?

– Ну хорошо… И куда мы пойдем?

– А это совершенно неважно! Более того, мы никуда не пойдем, а мы… потанцуем! Потанцуем в ту или иную сторону.

И она вправду начала танцевать, продвигаясь таким образом в сторону Монмартра.

– Ну же! Не будь букой, присоединяйся!

И да, он присоединился.

Она сняла берет и вскинула вверх свои вьющиеся каштановые волосы. Да, это действительно было красиво и атмосферно: она, он и дождь в ее волосах.


*Ред. Символ синей бабочки – знак проституток, как они сами обозначают себя в анкетах на сайтах знакомств.

***

Хохоча, они не заметили как подбежали к дому Поля.

– Оливия… А хочешь, я познакомлю тебя со своей матерью?

– В первую же нашу встречу?! Ну вы смельчак, господин Поль. Или просто дурак, – и она заливисто захохотала, но сказано это было как-то так просто, что совершенно не звучало обидно.

– Ну почему? У меня нет секретов от матери. Более того, ко мне часто в дом приходят друзья. Она привыкла.

– Ну раз так, то почему бы и нет. - Она снова вскинула свои волосы и зачем-то перед входом в подъезд опять надела берет.

Они поднялись и вошли . Мать в это время хлопотала на кухне. Лишь слегка открыв дверь, Поль сказал: "Мама, я не один. Мы промокли. Зайдем на кухню чуть позже, как высохнем".

И он повел ее в свою комнату.

Не успел он войти, как она сняла с себя не только пальто, но и всю верхнюю одежду, оставшись лишь в трусах и бюстгальтере. Он зарделся, ему стало крайне неловко.

Потом она уверенно легла на кровать и сказала:

– Раздевайся и ложись рядом.

Заметив его смущение, она добавила:

– Не бойся, я тебя не изнасилую.

Поль снял верхнюю одежду, оставшись в трусах и лег рядом, словно солдатик, выпрямив руки по швам.

– Эй, да расслабься ты! Она снова стеганула его ладонью по плечу.

– Я… Я постараюсь, - как мог выдавил он из себя улыбку.

Она провела ногтем указательного пальца от груди вниз по его животу, но не опустилась ниже, чем это могло бы иметь сексуальный подтекст.

– Эх, Поль-Поль… Вот ты лежишь такой, как камушек, почти даже не смотришь в мою сторону, а мне при этом так хорошо сейчас.

Не заметив, как прошло минут 15, они вместе уснули – мокрые, почти голые и абсолютно юные.

***

Когда она проснулась, на часах было 18.00. Она срочно начала собираться, проверяя, высохли ли оставленные на батарее вещи. Слава Богу, подумала она, высохли. Поль открыл глаза и спросил, что случилось.

Она сказала, что едва не проспала одно важное событие и ей срочно нужно уходить.

– Подожди… Но как же… Знакомство с матерью? Я думал, мы вместе попьем чаю, пообщаемся?

– Прости, малыш, не сегодня. Я очень спешу. Она приблизилась к его лицу и поцеловала в лоб.

– Но мы еще увидимся? – с мольбой в голосе спросил он.

– Конечно. Не думай от меня так легко отделаться. – Договорив фразу, она уже застегивала пальто и бежала в коридор.

– Адье, Поль! – и выпорхнула из его квартирки так, как несколько часов назад впорхнула.

Поль сидел на кровати, о чем-то думая, а потом лег спать дальше.

***

– Да какие триста? Я проеду еще пару кварталов и сниму другую шлюху за двести.

– Ну и пожалуйста, катись к черту, козел.

– Да ладно, детка, не кипятись. Триста так триста. Мне так нравится, какая ты горячая, дерзкая. – И он сжал правую ягодицу Оливии в своей ладони.

– Эй, придурок, ты еще не заплатил – не лапай меня.

– Да ладно тебе, клянусь матушкой-Францией, что заплачу тебе все до последнего франка. Поехали.

Она села к нему в машину и отправилась в одну из тех ночей, которые за последние полтора года подобной жизни, наверное, поголовно смешались для нее воедино.

***

Он судорожно названивал ей весь следующий день, но она не брала трубку. Наконец, когда он уже перестал надеяться, его телефон сам зазвонил. Посмотрев на экран, он увидел там заветное имя – «Оливия».

Не медля ни секунды, Поль поднял трубку и вскрикнул: «Ты! Где ты была. Почему ты не отвечала? Я так скучал по тебе».

– Ну-ну, малыш, - несколько иронично отозвалась с того конца трубки она. – Я была занята. Прости, но я ведь не обещала тебе, что пущу под откос всю свою прежнюю жизнь лишь оттого, что встречу тебя. Между прочим, у меня хорошие новости. Сегодня вечером я свободна. Можем сходить на фестиваль . Встретишь меня возле моего дома?

– Да, конечно. Называй адрес. – Он положил трубку и радостно начал собираться.

***

Он бродил по кварталам не самого благополучного района, пока, как ему показалось, наконец, не набрел на нужный дом.

Подходя ближе, он увидел две фигуры стоящие возле него. Мужская, что покрупнее, что-то кричала и наседала на женскую. Подойдя поближе, он мог расслышать и слова:

– Ты думала меня обмануть, чертова шлюха? – и мужская фигура дала женской сильную пощечину. Подойдя ближе, Поль неожиданно увидел, что это Оливия с каким-то коротко стриженым мужиком в кожаной куртке.

– Я же сказала, что все верну – оправдывалась она.

– Эй! – закричал Поль! Слышишь, не трогай ее! – он ринулся в сторону агрессора, но Оливия только выругалась и остановила его:

– Черт побери, Поль, что ты делаешь?

– Как что? Защищаю тебя!

– Не нужно меня защищать, отвали!

– Это что еще за сосунок? – спросил мужик в куртке.

– Никто. – Ты меня услышал. Я дала тебе слово. Оставь меня, пожалуйста, в покое.

– Ну хорошо, милашка. – ухмыляясь и пожевывая зубочистку, он стал подаваться в сторону. У тебя неделя. Иначе разговаривать мы с тобой будем уже совсем по-другому.

***

Когда мужик в куртке ушел, Поль спросил:

– Кто это?

– Да так… Бывший парень. Неважно. – И тут на ее лице опять появилась улыбка. – Эй, а я рада тебя видеть. Ну что, подождешь, пока я переоденусь и двинемся навстречу празднику?

– Да, конечно. – засмущался он. – Я жду тебя.

***

Она вышла из дома через минут тридцать, одетая в это раз в цветное платье, которое выглядывало из короткой черной осенней куртки. Пряди ее волос на этот раз не были накрыты головным убором, а на шее красовался шарф.

– Ну что, Поль, идем. – И она продела свою руку под его так, как идут под венец молодожены или как ходили благопристойные дамы и господа в 19 веке.

Когда они пришли на фестиваль, Оливия очень много хохотала. Он купил ей мороженого в рожке, пытался выиграть для нее в тире медвежонка, но в итоге лишь потратил 20 франков. Тем не менее, она наградила его за эту попытку поцелуем в щеку.

Когда они возвращались назад, она положила голову ему на плечо.

– Знаешь, Поль, – казал она. – Спасибо тебе. С тобой я вспомнила, что такое быть юной и беззаботной.

– Что ты такое говоришь, Оливия? Тебе ведь всего лишь 17. Да, я понимаю, что ты старше меня, но не настолько ведь…

– Эх, Поль, милый Поль. – И она прижалась к нему еще сильнее.

Так, дойдя до ее дома, они остановились и он ожидающе стал смотреть на нее.

Она сообразила, в чем дело.

– Поль, о, Поль, ты серьезно? Ты же такой милый мальчик был вчера.

– Не называй меня мальчиком, - обрубил он ее. Она заметила, что в нем начало зарождаться нечто такое, чего еще вчера не было. В нем начинал зарождаться мужчина.

– Ну, если ты хочешь… - несколько грустно сказала она. – Ты можешь войти.

Он заулыбался и почему-то с некоторой бравадой взял ее за талию. Она не сопротивлялась.

Поднявшись на третий этаж перед самой ее дверью он резко, но при этом по-подростковому неловко прижал ее к стенке. Оливия подавила свой смешок. Пытаясь ее поцеловать, он неловко тыкался губами в ее губы, пока, наконец, она не ответила ему в этом взаимностью. Процеловавшись несколько минут, он, довольный, решил, что первый мужской шаг выполнил на «отлично».

Они открыли дверь и вошли. Она предложила:

– Может быть, выпьем чаю?

Он шепнул ей на ухо, укусив за мочку и таща ее в комнату:

– Я хочу тебя. Сейчас.

– Поль, я прошу тебя… - ее голос становился все грустнее и грустнее, но при этом она шла за ним, словно овца на заклание.

Он завел ее в комнату и бросил на кровать. Она привстала на ней, а затем села, свесив ноги. Сняв с себя одежду и оставшись в одном нижнем белье, она совершила последнюю попытку:

– Может быть, просто полежим вместе?..

Но он уже навис тяжелой тенью над ней и буквально через минуту вошел в нее.

– О да, детка, я хочу тебя. – Он методично двигался из стороны в сторону, так что кровать так же ходила ходуном. Одно лишь лицо Оливии было безучастным. Она впервые за эти дни подумала:

– Ну вот и все, мой любимый Поль. Теперь ты такой же, как все они.

***

Когда он кончил, он, воодушевленный, встал, заулыбался и сказал, что пойдет в душ. Оливия при этом надела на себя футболку и так же села на кровать, свесив с нее ноги. Мир навалился на нее своей пустотой. Поль, этот мальчик, единственное светлое пятно, которое, казалось, лишь проявилось в ее жизни среди всей ледяной тьмы, погасло, словно и не было. Он смешался со всей той тьмой, которая составляла ее безрадостное существование.

Когда он вышел из душа, то напевал песенку, а она, резко оборвав его, сказала:

– Нам нужно расстаться.

– Что? - спросил он

– Я говорю, нам нужно расстаться с тобой.

Он на мгновение задумался, а потом сказал:

– Окей, как знаешь.

Он понял, что сегодня совершил переход через свой Рубикон и что теперь, пожалуй, все женщины Парижа – к его услугам. В свою очередь, он понял, что эта женщина, Оливия, ему больше не нужна.

– Окей. – Повторил он. Одевайся, я тебе открою.

На пороге, перед тем как уйти, она посмотрела ему в глаза, положив руку ему на щеку.

– Прощай, Поль.

Он не ответил.

Оливия ушла, и он закрыл за ней дверь.

***

Спустя три года


Поль шел по улице, огибая поток машин и говорил по мобильному телефону, завершая заказ:

– Да, сегодня к 6, пожалуйста. Да, хорошо, спасибо.

Он открыл дверь ключом, зашел в свою квартиру и подошел к холодильнику, открыв его.

– Черт возьми, а ведь есть и вправду нечего.

Он сел в кресло и стал обдумывать прошедший день и не заметил, как задремал.

Его разбудил звонок в дверь. Он посмотрел на часы и увидел, что уже шесть. Он поспешил встать, чтобы открыть.

– Ну наконец-то, – сказал Поль фигуре за дверью. – Сегодня мне пришлось ждать очереди перед двумя клиентами, чтобы увидеть тебя. А это, я скажу, перспектива неприятная.

Перед ним стояла Оливия – в коричневом пальто, беретом на голове и короткой школьной юбке.

– Здравствуй, Поль.

Она прошла в комнату, и дверь за нею затворилась.

Поль погасил свет и лег на кровать.

– Иди ко мне. – Она подалась к нему и, наконец, провалилась в его объятия.

На улице тем временем начал идти дождь, слегка накрапывая на подоконник квартиры, в которой жизнь, тем не менее, все еще продолжалась.
Этик - не равно идиот. Логик - не равно интеллектуал. Интуит - не равно возвышенная личность. Сенсорик - не равно быдло.
Аватара пользователя
HalfBlood
Активист
Активист
 
Сообщения: 691
Зарегистрирован: Вт фев 20, 2018 10:23 am
Пол: Мужской
Соционический тип: Бальзак
Тип по психе-йоге: Августин (ЛЭФВ)

Re: Моя проза

Сообщение HalfBlood » Чт ноя 25, 2021 10:23 pm

ТВОРЕНИЕ РУК МОИХ

I.

1.

– Иисус, оставь его.
– Но как же? Он же болен. Он требует помощи.
– Пойми, ты – пророк Божий. Твое имя будет сохранено в веках. Ты не можешь распыляться на всякого нищего при дороге. Твои действия должны иметь резонанс. Сейчас мы пойдем на площадь и ты исцелишь кого только тебе будет угодно. Но привселюдно.

2.

Иисус, мой Иисус. С самого начала это наивное чистое существо совсем не понимало, как жить на этом свете. Он был уверен, что он призвал меня, на самом же деле это я взял ответственность за это наивное дитя, жар к которому не угасал ни на мгновение, когда он находился рядом со мной.

3.

На площади люди толпились один на другом. Здесь продавали что лишь только возможно – ослов, голубей, кожу, вино.
– Теперь ты можешь.
Иисус осмотрел окружающих людей и подошел к одному, как можно было подумать, из наиболее несчастных.
– Хочешь ли ты исцелиться? – спросил он его.
– Кто ты такой, человек, и почему спрашиваешь меня? – ответил больной.
Я вмешался:
– Этот человек – посланник Божий, пришедший сюда, чтобы спасти вас, всех больных и убогих. А потому лучше бы тебе отвечать на его вопросы.
– Я больной человек, – ответил он. Я болен, сколько я себя помню. Твой вопрос, хочу ли я исцелиться, звучит скорее как насмешка, потому что я и не смею уже помышлять об этом.
– Лишь веруй, - сказал Иисус. – И протянул к нему свои руки.
За одно лишь мгновение больной исцелился и пал к ногам Иисуса.
Я, видя все это, как восторженный глашатай, начал кричать во все стороны площади:
– Чудо, о чудо! Больной исцелен! Кто же это такой за Иисус из Назарета, что и болезни подчиняются ему?
Я посмотрел на Иисуса и добавил:
– А теперь уходим. Тебе еще не время с ними говорить. Они должны знать о твоей персоне больше, они должны мечтать, чтобы ты с ними заговорил.
И мы удалились через дворы в место, где снимали жилище.

4.

Я любил смотреть на то, когда он спит, но не смел прикоснуться к нему. Помню, однажды тога во время сна задралась у него чуть выше обычного, и его бедро обнажилось чуть более, чем прежде. Какие муки и какую сладость довелось мне испытывать в эти моменты.
Однажды, во время моего ночного наблюдения за ним, он открыл глаза:
– Иуда, что ты делаешь?
– Стерегу твой сон, учитель.
– Не стоит. Иди спать.
Я хотел прикоснуться своей ладонью к его щеке, когда он снова закрыл глаза, но не осмелился, и ушел в свою постель.

5.

Он очень любил утра. Он говорил, что это любимое его время суток, потому что именно по утрам он лучше всего слышит Отца. Когда город лишь просыпался, он любил смотреть в небо и молиться, чувствуя, что в нем просыпается нечто уверенное и убеждающее, что все, что он делает, это не зря.
Мне же в то время, пока он молился, уже приходила пора собирать снасти, чтобы к обеду пойти продавать рыбу, чтобы хоть как-то прокормить нашу коллаборацию.
Я просил его без меня, то есть до того, как я не вернусь с рынка, не выходить из дома и никого не принимать, потому что мы слишком много трудов потратили на его репутацию, а он так и не умеет без меня вести себя на людях. Поэтому львиную часть времени до моего возвращения он молился, а когда прекращал молиться, лепил глиняные фигурки животных. Ребенок, что еще скажешь.

6.

Наше пребывание в Капернауме подходило к концу и вскоре нужно было возвращаться к остальным. Я сказал, что мы готовы, что в этом городе о нем уже достаточно наслышаны и нужно планировать дальнейшие действия.

7.

Вернувшись, его окружила горстка его идиотов, из которой громче других радовался Петр, уже с утра хлебнувший вина. Единственным плюсом было то, что когда они ходили вместе, остальные заглушали его, из-за чего народ не мог слышать все те наивные глупости, которые он произносил без моего контроля.
Но вдруг меня осенила идея.

8.

Я подошел к нему вечером и сказал:
– Иисус, ты должен выполнить кое-что. Это будет одной из самых важных вещей твоего служения. Я хочу, чтобы ты кое-что выучил наизусть и произнес завтра на горе перед толпой народу. Запоминай:
– Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное…

9.

Люди собрались, размещаясь с верху вниз на горе. Иисус был на самой вершине. Он сидел, прямо держа спину и воздев правую руку вверх. Гомон толпы утих и он начал, предварительно посмотрев на меня. Я кивнул.
– Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.
Речь, которую он должен был сказать, была закончена, но тут… Он вдруг запнулся, и по его лицу я понял, что он что-то выдумал. Внезапно он продолжил:
– Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. 12 Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас…
И он толкнул речь еще на полчаса, наполовину безумную, наполовину горделивую. Я боялся, что это конец, но толпа, опять же, была в восторге, начав выкрикивать его имя.

10.

За ним все больше и чаще ходил местный народ, называя его царем. Они восхищались им, они любили его.
Сам он относился к этому спокойно, но было видно, что где-то в глубине это ему льстило.
Однажды я спросил его:
– Иисус, ты бы согласился стать царем, если бы они попросили тебя.
Он немного задумался:
– Не я прошу, а они.
Это следовало понимать, как «да», но за наше время странствий он научился изъясняться витиевато подобно истинному философу… Или политику… В конце концов, царство могло лишь закрепить его имя в истории. А мне многого было не надо – просто находиться где-то рядом с ним и понимать, что это чудо по имени Иисус – творение рук моих.

11.

Мы вышли на прогулку. Он пошел на базар, и вдруг увидел скопление народа. На земле лежала женщина, а вокруг нее столпилось обилие народа с камнями в руках.
– Идем отсюда, это не наш случай. Не хватало еще, чтобы пророку досталось заодно камнем по голове.
Он не слышал меня и ринулся в сторону скопления людей.
– Иисус!
Но он уже пробирался в самую гущу событий.
Иисус подошел, посмотрел на окружающую обстановку и произнес:
– Что сделала эта женщина?
– На ней грех, человек, и она должна по Закону отплатить за него по полной мере.
Иисус задумался и сказал:
– Кинь в нее камень всякий, кто без греха.
Толпа умолкла. И неожиданно люди один за другим стали уходить, бросая камни, бывшие у них, на землю.
После всего Иисус подошел к женщине:
– Вставай. Видишь, никто не осудил тебя. И я тебя не осуждаю, - и протянул ей руку. В этот момент его карие глаза столкнулись с ее зелеными, и что-то перевернулось внутри его естества.
– Как тебя зовут?
– Мария, - ответила она, когда поднялась.
– Идем со мной, Мария, - и я сделаю тебя ловцом человеков.
И они пошли вместе, забыв меня в отдалении на рынке.

12.

– Что за чертовщина, - волочился я сзади и недовольно зыркал в их сторону. – Зачем ему понадобилась эта? У него достаточно учеников. Женщина на корабле знаменует беду. А что она знаменует на суше?

13.

Они пришли к остальным. Иисус сказал накрыть трапезу, поскольку сегодня у них гостья, которая станет их постоянным спутником.
Петр со своим красным пьяным лицом торжествовал больше всех, пообещав, что накроет такой ужин, которого Иудея не знала со времен Авраама.
Они возлегли, стали ужинать и беседовать.

14.

Этой ночью я был особенно беспокоен. Я не мог заснуть, потому что присутствие этой женщины не давало мне возможности умиротвориться. Я не понимал мотивов Иисуса. Более того – его действия еще во время проповеди на горе показали, что он перестает руководствоваться моими советами и начинает действовать самостоятельно. Что же тогда будет дальше? Он просто бросит меня, оставит? Плюнет на всю мою любовь и преданность. Нет, он не может, не может…

15.

Утром я подошел к Луке и сказал: «Вам пора начинать писать «благую весть» о нем. Я подробно дам вам план, в котором должно быть выполнено написанное.

16.

Когда мы ловили рыбу, с нами пошла и Магдалина. Когда она зашла в воду, ее одеяния намокли, и это в результате обнажило сквозь тряпичную ткань ее упругую большую грудь. Когда она нагнулась, чтобы взять рыбу, ее округлые формы приспустились и стали казаться еще больше и наливистей. К ней подошел Иисус:
– Мария, не стоит заниматься с нами ловлей рыбы. Тебе последует ее почистить и приготовить.
– Хорошо, - сказала она.
Он дал ей что-то вроде шерстяного пледа и сказал накрыть себя, чтобы не промокнуть окончательно.
Злость во мне все более закипала.

17.

Он сказал, что чувствует сгущение туч над собой. Он вообще в последнее время начинал говорить что-то такое, что я не понимал и откуда он это взял. Мне казалось, что он понемногу сходит с ума.

18.

Я увидел, как он гулял с ней вечером по саду. Они о чем-то разговаривали, она улыбалась, а он продолжал говорить. Мне было очень больно наблюдать все это, но я не обнаружил себя. Уже тогда в моем сердце зародился опасный яд, который лишь ждал своего случая, чтобы пролиться наружу.

II.

1.

В один из дней, когда она готовила обед и никого не было в доме, я подошел к ней сзади, развернул ее спиной к стене и сжал ладонью шею:
– Слушай меня. Чего тебе здесь нужно?
– Что ты имеешь в виду, Иуда?
– Ты видишь, что он стал с тобой сам не свой, - я сжал руку на ее шее.
Она закашлялась, но после этого нагло ухмыльнулась.
– Тварь!
Я замахнулся, чтобы ударить ее по лицу, но тут вошел Иисус и увидел эту сцену:
– Иуда, остановись!
– Учитель, ты не понимаешь, что делает эта женщина! Она уничтожает тебя!
– Замолчи и оставь ее!
Я убрал руку с ее шеи:
– Но ты не понимаешь…
– Убирайся! Оставь нас вдвоем!
«Хорошо, друг, ты еще пожалеешь об этом». Охваченный огнем ярости, мои глаза, глядя на него, вспыхнули, и я резко удалился из дома.
Взгляд мне застилало, ненависть разрывала меня изнутри. И тут я подумал: «Я знаю, что я сделаю». Во мне вспыхнул огонь одержимости, но теперь я точно знал, как положу этой истории конец.

2.

Мы возлежали на вечере. Было очень тихо, торжественно и благоговейно. Иисус много говорил, рассказывал о Царстве Божьем. К этому времени он совершенно перестал слушать меня и нес полную отсебятину. Неожиданно он обмакнул хлеб и подал мне, сказав, чтобы я быстрее делал то, что задумал.
Вспыхнув, я вылетел из комнаты на улицу. Тем временем она лежала, положив голову ему на плечо.

3.

– Иисус, вы хотели его? Вам он нужен. Я знаю, где он. Назарянин, преступник, который вам нужен. Я покажу вам.

4.

– Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга, - Иисус повернулся к Магдалине и поцеловал ее как свою жену.

5.

Я вол воинов самым коротким путем к Кедрону, куда, как я знал, он непременно должен был прийти с ней и с учениками.
Когда мы подходили, я сказал: «Кого я поцелую, тот и есть он».
Завидев издалека его, я воскликнул:
– Радуйся, учитель! – и сделал то, о чем мечтал с момента первого знакомства с ним: я поцеловал его в губы, и они казались мне мягче самого мягкого свежего хлеба. Мне казалось, что время остановилось, а я продолжал наслаждаться единственной в жизнью возможностью прикоснуться к его плоти
Но все нарушил крик солдата:
– Этот! Возьмите его!
И его повели на суд.

6.

Я давал последние наставления Луке: во-первых, вы напишете, что я повесился, потому что продал его за 30 сребреников, а сам он на третий день воскрес… Далее он должен будет вознестись на небо. С этим и всем, что я сказал вам ранее, вы отправитесь славить его имя по всему миру».

7.

Когда его распинали, я уже видел три креста издалека.
– Прощай, мой Иисус, я думаю, сейчас ты, наконец, обрел то, что ты искал, - вечную славу. Прощай, моя любовь.

Эпилог

30 лет спустя. Дряхлый старик моется в римских банях и его окружают десятки юных рабов с прекрасными мускулистыми телами, которые омывают его.

– Вот, я доживаю годы среди вас, молодых развратных жеребцов с прекрасными крепкими телами, которые готовы выполнить любую прихоть, чтобы доставить мне удовольствие, ради моих денег. Но, признаюсь, я до сих пор отдал бы все, чтобы прикоснуться к его телу, чтобы одна из ночей принадлежала лишь нам обоим, и больше никому. Способен ли кто-то из вас, смазливых проститутов, понять, что значит быть чистым, как ангел. Знаете ли вы, какой влекущей бывает чистота и невинность? Да откуда вам знать. Вы, дети таких же портовых проституток и матросов, переспавших с ними, что вы видели с самого детства? А я вам говорю, что он был чист, как сам истина. Именно потому его имя сохранится в веках. Это, с одной стороны, моя плата ему за то, что он был в моей жизни, чем он ее наполнил. А с другой, это мой вой отчаяния оттого, что он так и не стал моим – теперь он будет принадлежать всем сразу – народам, церквям, но только не мне, который этого большего всего на свете желал. Да, я дал им указание написать, что я продал его за 30 серебренников и повесился на дереве. С тех пор они больше меня никогда не видели. Но по нынешним слухам, какие вы можете слышать то здесь, то там о секте христиан, вы можете понять, что мое детище не прошло даром. Иисус, даже будучи мертвым, продолжает жить и шествовать по планете. Когда-то на земле не будет ни одного города, где бы ни слышали о нем. И если за гробом что-нибудь вправду есть и когда-нибудь настанет день, когда мы встретимся снова, я снова неловко подойду к нему и скажу: «Учитель». Он обернется, и тогда я отберу его у всего – хоть у самого неба, и мы навеки останемся вдвоем. И ничего нас больше уже не разлучит. Потому что где-то любовь должна получать по достоинству. Настоящая чистая любовь.
Этик - не равно идиот. Логик - не равно интеллектуал. Интуит - не равно возвышенная личность. Сенсорик - не равно быдло.
Аватара пользователя
HalfBlood
Активист
Активист
 
Сообщения: 691
Зарегистрирован: Вт фев 20, 2018 10:23 am
Пол: Мужской
Соционический тип: Бальзак
Тип по психе-йоге: Августин (ЛЭФВ)

Re: Моя проза

Сообщение HalfBlood » Ср апр 20, 2022 7:58 am

АКИКО

Над телом своим
Теряешь последнюю власть
Обуздать ли грозу
Если молнию
Хочет метнуть?

Рубоко Шо

1.

Через несколько часов в Токио ожидался рассвет.

Звуки доносились из одной из местных студенческих квартир, однако так и упирались в дверь, не выходя наружу:

– Ударь меня.

Руки Джуна были прикованы сверху к колодке под потолком, так что тело, по которому выступали капельки пота, несколько изгибалось в болезненной истоме.

– Ну же, ударь меня!

Плеть дрожала в ее руках, дрожала и она сама, словно ребенок, выброшенный в легком платьице на мороз.

– Ну же, сделай это! – он приказал еще громче.

Она не выдержала и ударила его.

В комнате раздалось эхо его глухого стона, его тело содрогнулось, цепи на руках лязгнули, но довольно быстро он принял то же положение.

– Давай, еще… Ты сможешь.

Акико посмотрела на него из-под влажных волос, упавших ей на глаза, посмотрела ему в лицо и чувственно погладила по щеке. Глядя в него в упор, она нанесла еще один удар.

Снова стон. Уже более глубокий.

После этого она подошла к нему сзади, одной рукой обхватив его торс, а другой взяв его за член. Она словно изучала последний в руках, а также пыталась правильно отнестись к мысли, что он сейчас полностью в ее власти.

Она сделала несколько движений вверх и вниз, и предмет в ее руках набух еще больше, а стоны становились уже привычными. Она ускорила движение, и Джун начал извиваться в ее руках, как добыча, которая, сколько бы ни пыталась, не может покинуть рук охотника.

Она ускорялась и ускорялась. Джун в итоге превратился в одну-единственную конвульсию, бьющуюся в ее руках, но она все продолжала. В итоге посреди этих безумных равномерных движений наступил пик – и! – он выдавил из себя стон так, как будто сам дух покинул его тело. Его голова безвольно упала на грудь, он тяжело глотал воздух, а у нее по руке стекала белая вязкая жидкость.

Она положила свою голову ему на плечо и слегка укусила за него. После этого она сняла с Джуна оковы, слегка поддержав его тело, когда оно от усталости хотело рухнуть.

– Как ты? – слабым голосом спросил он ее. – Тебе стало лучше?

– Не знаю… Хотелось бы верить…

2.

Токийский университет

– Эй, Акико, не хочешь после занятий прогуляться? – обратилс к ней сокурсник Риота.

– Нет, спасибо. Мы с Джуном после занятий идем заниматься. Скоро экзамены.

– Ну смотри. Что-то ты зачастила таскаться с этим бродягой. А в то же время молодость уходит, пиво само не выпьется. Сколько общих вечеринок ты уже пропустила за год обучения, ты хоть представляешь?

– Да-да, Риота, конечно. Но прости, мне совсем нет до этого дела.

Джун, поднявшись с задней парты, молча подошел к Акико, дав знак, что они могут идти, и они развернулись в сторону, чтобы двинуться по направлению из аудитории, как Риота крикну лему:

– Эй, да что ты вообще такое? Ты педик, что ли? Ты не встречаешься с ней, но постоянно за ней таскаешься. Уникальный в своем роде ублюдок!

Акико лишь хотела что-то дерзко возразить, как он сказал:

– Не стоит. Пошли. Меня совершенно не интересует его мнение.

Они двинулись из университета через парк, где сакура уже раскинула свои цветы. Запах стоял невероятный и легко мог вскружить голову любым влюбленным, но эта история была совсем иной. Они оба шли в глубокой задумчивости, словно что-то тяжелое угнетало их внутри.

Наконец, он заговорил:

– Акико… Я люблю тебя.

– Я знаю, Джун... Я давно заметила это. Но пойми, что это совсем не то, что мне нужно.

– Да, конечно. Это слабость. Прости.

3.

Переступив порог дома Джуна, он сказал:

– Будешь чаю?

– Нет, спасибо, – ответила она, несколько нервничая. - Джун, скажи, сколько это уже продолжается?

– Около недели.

– Но почему я всякий раз дрожу, как в первый раз?

– Наверное, ты не можешь преодолеть правду – признание самой себе, что хочешь этого, что нуждаешься. Лишь когда ты освободишься окончательно, мы сможем подвести черту.

– Да, конечно… Я понимаю… Освободиться.

– Ну что, пойдем?

Она кивнула.

Он снова завел ее в мастерскую.

– Свяжи мне сзади руки.

Она сделала, как он просил.

Теперь прикасайся к моему телу, изучай его, прочувствуй его, ощути его тем, что принадлежит тебе и зависит от тебя.

Она сняла с него футболку, прикоснулась руками к его шее, потом опустилась к плечам и еще немногим ниже… Тут он вздрогнул. Она поняла, что коснулась его правого соска. Она начала водить пальцами вокруг обоих сосков, лишь слегка касаясь их ареолы. Каждый раз, когда завершая окружность движения пальцев, она в конце круга дотрагивалась до его сосков, его будто прошибало током. Ей определенно это нравилось – ей нравилось еще со вчерашнего дня, когда он находился в ее руках и был полностью подчинен ей.

– Ты чувствуешь это? – спросил он.

– Да… - прошептала она.

– Ты знаешь, что делать дальше…

Она грубо сдавила его соски между большим и указательным пальцами так, что его тело резко подалось вверх от боли, но тут же упало.

Потом одной рукой спустилась вниз и высвободила его член из трусов. Он оказался в ее руках настолько же принадлежащий ее власти, как если бы вместо него она крепко держала пульт для виртуальной компьютерной игры.

Она сдавила его что было сил, а второй рукой продолжала играть с его правым соском. В один момент стало непонятно, то ли она водит рукой вверх-вниз, то ли сам он поднимается и опускается в ее руках.

– Продолжай, - сказал он.

– Я не могу… Я боюсь…

– Продолжай, - настойчиво повторил он.

Она поднялась и толкнула его ногой, так что он просто завалился на бок, как и был, - с завязанными за спиной руками.

Он издавал тяжелые стоны, а она в тот момент перевернула его на спину и взглянула в глаза, после чего поставила свою ногу в каблуке ему на горло. С каждой секундой сила надавливания каблука становилась все сильнее, его лицо стал красным. В итоге, еле сдержав себя, она убрала ногу и от страха подалась назад.

Он закашлялся.

4.

Они лежали вместе в постели, она гладила его рукой по груди, а он говорил:

– Ты должна сделать это. Выпусти это все. Возненавидь. Отомсти. Я хочу быть тем, кто сделает это ради тебя.

Она встала и принесли им холодного зеленого чая, но лишь он подался, чтобы взять стакан, она слегка пролила ледяной жидкости ему на грудь. Он ахнул от неожиданности, а она в тот же момент приблизилась лицом к его затвердевшему от пролитого чая, как камень, соску, лизнула его языком, а потом несколько раз всосала его в себя.

Он болезненно застонал, еще болезненне от того, что понимал, что он не обездвижен, но также не имеет права проявлять инициативу.

– Нет-нет, - сказала она, толкнув его на кровать. – Терпи.

5.

Вечером он отправился в магазин на Асакуса-дори, в магазин на углу, где продавались всякие строительные принадлежности. Его интересовали прочные веревки. Всю дорогу, пока он шел, ему казалось, что какой-то невидимый глаз его преследует – будто знает, зачем он здесь. В конце концов, он решил, что это не имеет никакого значения, а потому зашел в магазин и, едва лишь успел осмотреться, сказал, веревки какого диаметра и длины ему нужны, купил и вышел наружу. Дальше, чтобы сократить дорогу, он шел по переулкам. Однако на одном из них вдруг… Какая-то рука сзади быстро приблизилась к нему и сдавила ему рот. Другая в то же время приставила к горлу нож. Тут же он ощутил, что еще кто-то удерживает его туловище в еще большей фиксации, чтобы он не сбежал. И, наконец, дыхание кого-то третьего он слышал у своего лица. Этот, третий, в итоге и произнес:

– Заткнись. Если ты скажешь хоть слово или рыпнешься, тебе конец.

Тот, который держал нож у шеи, убрал его, из-за чего Джун тяжело сглотнул.

– Кто вы такие? Чего вам надо, - спросил он. Если вам нужны деньги – они в заднем кармане. Их немного, но это все, что есть.

– Идиот, - засмеялся один из голосов.

И тут, в отдалении в перелуке прямо напротив себя он увидел прриближающуюся тень. Это… Это была Акико!

– О боже, Акико… Как, что? Что ты здесь делаешь? Что происходит?

– Молчи, Джун. Я много думала над тем, что ты делал со мной. Ты хотел помочь мне, освободить меня. Но мне показалось, что ты не учел главного – личного примера. Сегодня я решила показать тебе, как все было на самом деле. Чтобы ты сам почувствовал то, что чувствовала я. Это мой подарок тебе.

– Да что ты такое говоришь?

– Молчи, Джун. Ты искренне хотел мне помочь, но потом я заметила, что ты сам заигрался и стал использовать меня уже с целью удовлетворения своих собственных желаний, а не терапии. Сегодня же я покажу тебе, как все было со мной на самом деле. Ты все почувствуешь сам… - она на пару секунд замолкла. – Начинайте!

Как только она сказала это, одна из рук, державших его, начала рвать сзади штаны Джуна. Другая рука так и продолжала удерживаться на его рту. В итоге в один момент к нему прикоснулось столько рук, что он ощутил себя ощупываемый какой-то сороконожкой.

– Акико, прошу тебя, не надо. – Он поднял глаза и неожиданно увидел, что она мастурбирует.

Он захотел лишь крикнуть что-то еще, как вдруг почувствовал, что в его рот вошел толстый набухший член. В итоге вошел член ему и заднее отверстие. Создавалось впечатление, что Джуна разрывают на части демоны, настолько все это было невозможно и нереалистично. В конце концов, последнее унижение последовало тогда, когда кто-то начал ему одновременно отсасывать. Таким образом, разделываемый посреди Токио, как кусок мяса, он мог лишь наблюдать, как Акико напротив него продолжает себя удовлетворять и стонать от возбуждения.

Секунда… Еще секунда… И… произошло, пожалуй, самое ужасное, что лишь могло в данной ситуации: он понял, что он кончил. Когда это увидела Акико, ее тело несколько раз охватил глубокий спазм, и из нее потоком полилась бесцветная белая жидкость, а сама она закатывала глаза, создавая впечатление, что вот-вот потеряет сознание.

Трое продолжали держать Джуна, хотя особого смысла в том уже не было – не то что бежать или идти – у него не было сил сказать ни слова.

Акико подошла к нему.

– Джун. Милый мой Джун. – И погладила его рукой по щеке. – Отпустите его. С него довольно.

Трое отпустили его словно одновременно, и его тело рухнуло так, как когда из Нео выдернули все шланги после его рождения в контейнере. С опущенными трусми, порванными штанами и рубашкой, Джун лежал на боку в токийской луже и стонал. Сама лужа в это время обагривалась в красный цвет его крови, выходящей из его заднего отверстия.

– Нам больше нечего здесь делать, – сказала Акико. – Мы можем идти.

И они вместе двинулись в противоположную сторону, из которой пришли, исчезая в сгущающихся красках ночного города.

Джун продолжал лежать, не понимая, что он чувствует больше: боль или унижение.

Он попытался встать и не смог. Его глаза наполнили слезы.

В это время над городом проплывали серые облака дымящихся заводов.

Через несколько часов в Токио ожидался рассвет.


6.

Лишь под утро Джун смог кое-как добраться до своего дома. Прихрамывая к своей квартире, он увидел вложенный в дверь клочок бумаги. Подумав, что это счета, он хотел выдернуть ее и выкинуть - ему явно не было сейчас до этого дела. Однако, внимательно присмотревшись, он увидел, что это записка. Развернув ее, он увидел текст:

"Джун.

Считай, что это был страшный сон. Никто никогда об этом не узнает, а я обещаю тебе, если захочешь, как и ранее сидеть с тобой в университете за одной партой.

Но пишу я тебе сказать не это, а самое главное...

Ты не поверишь, но вчера это случилось. Я... освободилась. Я почувствовала это каждым кусочком своей кожи. Во мне больше нет боли. Я исцелена.

Должно быть, я должна сказать тебе за это спасибо.

Акико".

Джун дочитал записку, уже зайдя к себе в квартиру. После этого он таки бросил ее в урну и несколько минут стоял в задумчивости на кухне, после чего проследовал в ванную. Он осмотрел свое тело - на нем было достаточно много синяков. Наконец, он прикоснулся пальцами к анальному отверстию. Он почувствовал на нем запекшуюся кровь и несколько мест разрывов. Наклонившись, он немного смочил это место водой и процедил короткий звук сквозь зубы от боли.

"Исцелена... Исцелена, говоришь", - повторял он про себя, пока пытался смазать задний проход обезболивающим и забинтовать больное место через все бедро.

Выйдя таким образом из ванны, он пошел в комнату, но остановился в коридоре напротив зеркала в полный рост. Он еще раз взглянул на свои синяки и на перебинтованное тело и в этот раз показался себе каким-то раненым солдатом Русско-японской войны. Он поглядел на себя еще более пристально, потом слегка прикоснулся к своему телу и стал себя ласкать. Второй рукой он взялся за член и, глядя на свое обнаженное тело в зеркало, начал остервенело себя удовлетворять. На его лице появились признаки восторженной радости, когда он ускорился еще больше. Наконец, раз за разом поторапливаясь в движениях, он кончил, после чего плавно провел рукой над головой, как балеро, завершивший па. Его голова закружилась, как будто хлебнула больше кислорода, чем полагалось.

"Ис-це-ле-на", - прошептал он, наконец, по слогам. На его лице появилась блаженная улыбка, с которой он и рухнул на кровать, как будто в свежее-свежее поле васильков.
Этик - не равно идиот. Логик - не равно интеллектуал. Интуит - не равно возвышенная личность. Сенсорик - не равно быдло.
Аватара пользователя
HalfBlood
Активист
Активист
 
Сообщения: 691
Зарегистрирован: Вт фев 20, 2018 10:23 am
Пол: Мужской
Соционический тип: Бальзак
Тип по психе-йоге: Августин (ЛЭФВ)

Re: Моя проза

Сообщение Некрополь » Пт июл 08, 2022 6:40 pm

ГАНС

I.

Он стоял на стуле возле окна, медленно накручивая на руку веревку. Если бы вам не довелось детально присматриваться к данному зрелищу, вам бы наверняка пришлось принять Ганса Войташека за электрика, мучающегося с проводкой. Тем более что из окна светила изрядная порция дневного света, а лампочка была выключена, что могло говорить о том, что именно этой проблемой занят человек перед нами.
Но, как часто бывает, любая картина – будь то бытовая, художественная или литературная – носит в себе намного больше, чем видится при поверхностном взгляде.
Если бы читатель был более внимательным, то наверняка обнаружил бы, что конечности Ганса испытывают определенный тремор, а одежда на нем явно не первой свежести – равно как и щетина на лице.
Окончательное же понимание, что происходит в этой ситуации, вы могли бы обрести, когда он неуверенным движением стал натягивать веревку на шею.
Казалось, в этот момент, когда сам смысл действа дошел до читателя и сошелся с его рефлексией, сама тишина стала представлять из себя нечто гнетущее.
Эта история так и могла бы стать типичной историей чьей-то неслучившейся, или, точнее, незавершенной, жизни, если бы не ирония происходящего.
Ведь я по своей чрезмерной заинтересованности так и не успел рассказать вам, читатель, что за тем окном, из которого разливался активный дневной свет, уже как месяц шла война. По улицам города шли танки, снаряды активно сносили части прекрасной архитектуры, солдаты ругались на чужом языке.
Казалось бы, куда для такой черноты одного литературного произведения две трагедии: персональное нежелание жить и общественно-историческая смертоносность, которая, к сожалению, так ничему и не научила человечество сквозь годы и столетия.
Но сюжет наш имеет куда более дивный поворот, нежели могло казаться на первый взгляд.
Когда Ганс взял веревку для того, чтобы надеть на шею… в его доме грянул взрыв. Снаряд влетел в стену его комнаты, снеся саму стену вместе с оконном рамой и подоконником окном и отбросив Ганса на метр от случившегося. Наш пострадавший оказался оглушенным и около минуты думал, в какую сторону бы ему добраться на ощупь.
В итоге он кое-как нашел дверь и выбежал наружу. Так начиналась эта история 1945 года, происходившая на улицах тогдашней Праги.

II.

Оказавшись снаружи, Гансу открылось буквально картина-диптих, где, с одной стороны, происходила война, а с другой, как ни в чем ни бывало, город продолжа жить: мальцы разносили газеты с новостями о войне, женщины торговали пирожками на лотках, чтобы утолить голод войны, а мужчины важно ходили туда сюда в своих костюмах и подпирались тростями, что сложно даже было сказать, чем они заняты с таким напыщенным видом.
Такая разделенность, несколько болезненная двойственность была очень кстати и для описания самого нынешнего состояния Ганса. Он, как известный пражский писатель и сценарист имел талант вживаться в роли своих персонажей – возможно, именно это привело его к психическому расстройству, а возможно, потомственная предрасположенность по матери. Во всяком случае, сейчас это было сложно узнать, поскольку карта матери оказалась уничтоженной во время Первой мировой войны, а сама она не очень любила распространяться на эту тему.
В чем же состояла подобная двойственность нашего героя, возможно, спросите вы? Все довольно просто: оказавшись в ситуации войны, которая от тебя никак не зависит, единственным способом для себя контролировать жизнь Ганс посчитал возможность покончить с собой. А потому, как бы сейчас ни было смешно, он мыслил одновременно лишь о двух вещах: как бы не быть убитым снарядом и как найти укромное место, чтобы свести счеты с жизнью.

III.

Проклятый уличный шум одновременно склонял к тому, чтобы быть убитым и чтобы не найти никакого тихого угла, где можно претворить желаемое в жизнь. Ганс был похож на человека, который вколол себе определенное время назад дозу героина, и вот сейчас наступил момент ломки. Его глаза застилал туман, тело нервически чесалось. Он ненавидел, что не может позаботиться о себе в такой ситуации. Однако неожиданно он вспомнил о квартире своей минувшей любовницы, Барбары, которая перед самым началом войны, еще до полноценной оккупации, смогла покинуть Прагу и выехать в Берлин. Ее квартира, судя по всему, стояла пустой, а у него сохранился ключ.
Было решено непременно не терять времени и отправиться туда.
Как и полагал наш герой, квартира оказалась пуста. Она была прибрана и чиста, и сразу складывалось впечатление, что при отъезде хозяева наспех покидали это жилище.
Войдя, Ганс осмотрелся и вспомнил: вот, этот стол служил, безусловно, не только посредством утоления голода, но и разнообразным позам относительно сексуальных утех. Эту картину на стене он не помнил вовсе, потому что сам весил другую, а кран в ванной так и продолжал раздражающе и истошно течь, создавая определенный ореол безвременья в этом когда-то романтическом уголке.
Уверенным движением Ганс достал из бара бутылку с виски, взял стакан, налил и сел в кресло. Сделав первый глоток, у него от сердца отлегло. Алкоголь согрел кровь и он понял, что, наконец, сейчас все и случится. Он наливал стакан за стаканом, медленно и уверенно напиваясь. Наконец, когда бутылка была пуста, он, пошатываясь, пошел в ванну, где нашел лезвие, и вернулся в комнату. Осмотрев его со всех сторон, он представил, как это будет: толпа людей, охающая, ахающая, а на следующий день заголовки в газетах: «Известный писатель и драматург Ганс Войташек покончил с собой, не выдержав ужасов войны».
Снова сев в кресло, он слегка завел руку над запястьем другой руки, потом второй раз, третий, но она не подавалась. В итоге он выронил лезвие из руки и уснул.

IV.

Раздался звонок. Ганс не сразу понял, где он находится, но кое-как встал и последовал к источнику звука. Пока он шел, он несколько раз зацепился за ковер и даже раскинул в сторону тапочки, которых вчерашним вечером почему-то вовсе не заметил. Чертыхаясь и проклиная это новое утро своей жизни, он открыл дверь и увидел, что за ней стоит… мальчик лет восьми. Тот отчаянно просил:
– Дяденька, дяденька, пожалуйста, не прогоняйте меня. Я очень хочу есть…
Ганс на секунду тряхнул головой, пытаясь понять, не чудится ли ему эта картина и пытаясь прийти в себя от вчерашнего. После этого он равнодушно-пьяно вернулся в комнату, осмотрел полки, где должна была находиться еда, но ничего не нашел. Потому пошарил по своим карманам и неожиданно даже для себя самого извлек оттуда 100 чешских крон. Тут он вспомнил, что сам не ел несколько дней, а этих денег, по крайней мере на завтрак, могло хватить на обоих. В конце концов, не такой этот Ганс Войташек скверный малый, чтобы не угостить в свой последний день жизни пацана завтраком, сказал он сам себе.
– Ну хорошо, – ответил с той стороны двери Ганс. – Пойдем со мной.
– Куда? – спросил малец.
– Как куда? Завтракать.

V.

Они вышли на центральную площадь и отправились в одно из местных заведений. Ганс заказал себе тарелку супа и гуляш, а мальцу плова и запеченного карпа. Когда они оба сидели и сытно уминали завтрак, к ним неожиданно подошла женщина. Она остановилась у столика и пристально взглянула на нашего героя:
– Ганс? Ганс Войташек?! Как я поражена и искренне восхищена.
Ганс смутился – особенно оттого, в каком внешнем виде находился и как жадно поедал столь небогатый завтрак.
– Я знаю вас! Я играла в Венском театре героиню по вашей пьесе! Позвольте представиться: Грета
Новак.
Ганс неловко закивал и сказал:
– Очень приятно.
– А я не знала, что у вас есть сын, - явно желала продолжить беседу дама.
– Это не… А впрочем, неважно.
– Но почему вы здесь? Что случилось? Почему вы в таком виде и в столь неблагополучном месте?
Ганс не знал, что ответить.
– Разрешите к вам присесть? – продолжала она.
Не успев услышать ответа, она уже сама выдвинула стул для собственной персоны и подсела к завтракающей паре.
– Знаете, это безумно мило, всегда безумно мило: мужчина с ребенком… В этом есть что-то крайне… трогательное. Но, право дело, если бы я не знала, кто вы, решила бы, что вы фермеская семья.
«Да, дамочка не отличается особой деликатностью, – подумал Ганс, – но, с другой стороны, какой может быть спрос за правду?».
– Давайте я приглашу вас ко мне, – как громом среди ясного неба сообщила новоявленная Грета. – У меня потрясающие апартаменты в «Лорете». Приходите вместе с сыном хоть сегодня на ужин. Я обещаю, что вы будете под впечатлением. Позвольте мне оказать хоть какую-то честь человеку, благодаря которому моя карьера в свое время взлетела вверх.
«О да, - мямлил про себя Ганс, – помню я эту пьесу, написанную 7 лет назад. Тогда еще руки были тверды, сердце быстро, а разум молод. Ни алкоголь, ни женщины еще не истощали его так, как теперь способно было истощить элеменатрное физическое упражнение».
Ганс, услышав предложение Греты, по большому счету, был безразличен. Но он хотел очистить свою совесть, понадеявшись таким образом дать хоть какую-то возможную будущую поддержку мальцы.
– Хорошо, мы придем. – пробубнил Ганс и продолжил есть суп.
– Ой, это замечательно! – всплеснула в ладони Грета и добавила: - Правда, я буду очень ждать!
В итоге она грациозно поднялась со стула, так, что шлейф платья будто напоследок облизал его, и понемногу скрылась в пражском пейзаже.

VI.

– Все это было очень хорошо, – думал про себя Ганс, снова сидя в кресле дома Барбары. – Но я совсем не для этого выбирался из этого чертового социума, чтобы все это опять привело к обрастанию каким-то сомнительными связями. А получается что – на моей ответственности сейчас находится ребенок, вечером я приглашен к какой-то, судя по всему, популярной актрисе. То, от чего я активно бежал последние месяцы, снова захватывает меня в тиски… Нет, этого позволить никак нельзя… Но, как я уже решил, пацану нужна хоть какая-то зацепка в этом мире. И если я не могу ее гарантировать, то я могу дать хотя бы намек на нее.
Ганс сонно посмотрел на мальца:
Как тебя зовут?
– Мартин.
– Почему ты здесь, Мартин? Где твои родители?
– Их расстреляли немцы, но мать до этого спрятала меня в подвальном помещении, чтобы те не сумели найти.
– Выходит, ты совсем один.
– Да, господин…
– Ладно. Черт с ним. – Подумал про себя Ганс. Еще каких-то несколько дней никогда не мешали свершению задуманного. Придумаю, что делать с этим мальцом и вернусь к намеченному.

VII.

Вечером, как и приглашала Грета, Ганс вместе с Мартином пришли к ней в апартаменты. Она открыла дверь, встречая их в прекрасном вечернем платье.
– О, вы все-таки пришли! – искренне по-актерски она сыграла недоумение и пригласила пройти их внутрь.
Когда Ганс с мальчиком зашли, они увидели огромный стол, который буквально ломился от блюд. Вокруг же стояла масса антиквариата, который Грета с особой гордостью представляла гостям.
– Присаживайтесь. Сегодня я буду вашей маленькой хозяйкой большого дома – сказала она и засмеялась.
Мужчины неловко присели, а Грета и вправду начала бегать как заведенная, ухаживая за ними, будто они сто лет знакомы и являются ее самым дорогими гостями.
Ганс вообще не особо любил все эти светские условности, но за столом следовало вести беседу, а потому он предпочел нечто нейтральное – о политических делах на фронте.
Когда же ужин был окончен, Грета предложила уложить мальчика спать, а с Гансом сыграть в лото. Учитывая, что Мартин и вправду уже утомился, эта идея оказалась очень уместной. Грета вообще делала все очень уместно.
Когда мальчик был отправлен постель, Грета подошла к Гансу и налила еще ему шампанского, сказав:
– Итак, господин Войташек, мы с вами совсем одни. Можно даже сказать, что вы попались в мою маленькую клетку. – Она хихикнула и выпила свой бокал.
– Простите меня, пожалуйста, мои шутки иногда такие глупые, - продолжила она и отошла от стола. – Знаете, на самом деле вы потрясающий писатель. Мой отец тоже был писателем, даже входил в Союз Писателей Праги. Поэтому кое-чему в литературе он меня научил. А вы больше не пишете?
Ганс замялся:
– Нет, не пишу…
– Но почему?! У вас ведь так потрясающе получается!
– Моя последняя пьеса… Не имела успеха. Я разорился – морально и финансово и после этого решил покончить с литературой.
– Но как же так! Одна неудача, Ганс! – она назвала его по имени. – Неужели одной неудаче вы позволите сломить вас? Я не верю в это! Я ведь вижу ваш потенциал! – И она приблизилась к нему, пальцем отодвигая в сторону рубашку на его груди.
Сердце у Ганса заколотилось, он заметно покраснел.
– Что с вами, господин Войташек? Неужели у вас давно не было женщины?! – она снова захохотала.
– По правде говоря, да… - несколько дрожа ответил он.
– Ну что ж, это определенно можно и нужно исправить! – она приблизилась к нему еще ближе, обняла и... их губы слились в страстном поцелуе.
Ганс начал снимать с нее одежду, тяжело дыша и запыхиваясь, она тем временем покусывала мочку его уха. Когда он закончил с раздеванием, Грета указала, где в доме находится еще одна спальня, куда следует идти. Ганс схватил ее на руки и понес туда.

VIII.

Когда Ганс проснулся, ему показалось, что птицы за окном поют как-то звонче, а его взгляд стал более четким и светлым. Он посмотрел направо от себя – с ним рядом лежала Грета. Какая-то теплая волна пробежала по его телу, на глазах появились слезы, он отвернулся и заплакал в подушку.
От этого Грета проснулась и увидела плачущего Ганса:
– Что? Что с тобой?!
– Понимаешь, - сквозь слезу продолжал он. – Я думал, что это конец, я думал, что больше никогда… Последний месяц я только и жил мыслями о самоубийстве. Этот мальчик, который спит сейчас в соседней комнате… Если бы не он, я бы наверняка уже был бы мертв…
– Бедный мой… дорогой.
Он крепко обнял ее.
– Понимаешь, я не знал, что когда-нибудь снова смогу испытать человеческое тепло… Что я когда-нибудь… - и тут он запнулся, в его глазах появились искорки. – Грета, у тебя в доме есть печатная машинка?
–Да, конечно, в гостиной, а что?
– Тсссс, тихо, тихо, совсем ничего… - Он, голый как был, лишь накинув на себя белое одеяло побежал к машинке, достал бумагу, вставил ее и написал: «Прощение Иуды… Часть 1»…
В это время из соседней комнаты послышался голос:
– Папа! Папа! – Ганс повернулся в ту сторону и снова заплакал.

IX.

Год спустя, январь 1946 года

– Зачем ты попросила привести тебя сюда? – спросил мужчина, когда перед ним открылась картина с разбитой стеной и перевернутый стул, возле которого лежала веревка.
– Потому что мы должны помнить свое прошлое. Мы должны знать, кто мы есть и откуда пришли. Только так мы можем избавиться от этой боли, оставив ее. Только так – вначале приняв.
В дверях стояла на вид абсолютно обычная европейская семья: отец семейства: мужчина с окладистой бородой в дорогом костюме, женщина в шикарном английском платье и их сын, одетый по моде не хуже, чем отец, лишь со сноской на свой возраст и размер.
– А кроме того, – добавила она, - я хотела посмотреть, как живут гении. Теперь вижу – напряженно.
Они оба рассмеялись.
– Ну, нам пора, - сказал мужчина, зажав в руке три авиабилета, на которых значилось «Сан-Франциско». И вся тройка дружно развернулась и проследовала на шумящую улицу Праги.
Некрополь
Новичок
Новичок
 
Сообщения: 12
Зарегистрирован: Ср май 18, 2022 10:22 pm

Re: Моя проза

Сообщение Ustaliy » Чт сен 08, 2022 10:24 am

ЖУРНАЛИСТ

I.

Утро начиналось довольно равнодушно. Чак умыл лицо, оделся и отправился на столь привычную для себя работу.
По пути он поздоровался со старушкой Люси и газонокосильщиком Фредом, и вскоре оказался в магазине, заняв знакомую для себя позицию за лотком по продаже яблок.
Таким образом начинался естественный круговорот событий в Лайм-Парадайз в целом и для Чака Бродерика в частности.

II.

В конце дня он возвращался домой как всегда с ощущением легкой усталости, но то, что придавало ему сил, – что вечером его ждали его любимые новости, особенно касательно войны на Севере.
Несколько даже ускорив шаг, Чак почти добежал до своего дома, открыл дверь и уселся на кухне перед телевизором, делая себе бутерброд.
Война шла уже который месяц. Никаких особых продвижений ни в ту, ни в другую сторону в военных действиях не предвиделось, однако сам пыл борьбы, огней, выстрелов влиял на Чака как на завороженного. Он сидел и мечтал, как, возможно, когда-то станет журналистом и сможет освещать события на фронте.
Посмотрев, таким образом, телевизор около часа, он, как обычно, полный энергии и впечатлений, отправился в спальню. Включив ночник и посмотрев несколько детских фотокарточек, лежащих в тумбочке, он уснул сладким сном.

III.

Следующий день ничем не отличался от предыдущих. Чак поздоровался со старушкой Люси и газонокосильщиком Фредом, купил газету, как вдруг… В магазине электроприборов, он готов был поклясться, что увидел… генерала Медину, который по телевизору не раз выступал с речами на стороне повстанцев.
Чак попытался выбросить это из головы, но вдруг увидел у того на левой щеке даже тот же шрам. Чак хотел было ринуться к генералу, но тут же перед ним возник автобус, а когда отошел, фигуры Медины уже не было.
Весь день Чак провел за прилавком, размышляя об этой встрече.
Когда он пришел домой, то снова включил телевизор, однако в этот раз смотрел его почему-то без всякого энтузиазма.
«Что-то здесь не так, – подумал Чак. Сколько я живу в Лайм-Парадайзе, здесь нет войны, но сколько я помню телевидение, на Севере единственное, что происходит, – это война. Мне кажется, я готов и время пришло. Я устал ждать».
С этой мыслью Чак медленно провалился в сон.

IV.

На следующий день он твердо решил взять отгул, что и сделал. Вместо этого он отправился на биржу труда, где попросил найти ему вакансию журналиста. Ему казалось, что немного времени, и он сможет оказаться вблизи конфликта и сам во всем разобраться. Однако женщина в очках, находившаяся в конторе, единственное, что смогла предложить Чаку из свободных вакансий, – это работа в местной газетенке «Парадайз Пост». Что было делать, думал Чак, - и это не беда. Журналистика есть журналистика. Возможно, со временем ему удастся выпросить командировку корреспондентом в место боевых действий.
Однако когда Чак пришел в издательство, ему поручили вести рубрики собачьих выставок, ежедневно проходивших в городе. Чак был в ярости, однако посчитал, что это только начало, но вот когда он набьет руку и заслужит авторитет, все точно сложится. Кроме того, ему никто, как он подумал, не будет мешать писать публицистические статьи о войне по мотивам того, что он видел хотя бы по телевизору.
Так до поры до времени оно и было: он писал о собачьих выставках, а также раз-два в неделю отправлял свои статьи в центральные издания. Вначале ответов не было, но потом он неожиданно стал получать небольшие гонорары. Стоит сказать, что Чак даже немного успокоился и забыл о своей первоначальной цели, зачем захотел быть журналистом. Но, как часто бывает, потом все изменилось.

V.

Проработав три месяца на данной должности, Чак затосковал, вспомнив, что ничего не меняется, а мечта, за которой он следовал, так и осталась где-то в глубоком ящике…
Так или иначе, но он решил, что теперь будет действовать. В первую очередь он отправился в издательство к главному редактору, где рассказал о своих целях и попросил дать ему командировку на Север. Тот лишь посмеялся и сказал, что из Чака замечательный автор статей про выставки собак и о командировке не может быть и речи.
Тогда Чак решил наплевать на профессиональные связи и захотел действовать самостоятельно. Он отправился в визовый центр, где захотел открыть визу и уехать на Север. Однако в выдаче визы ему отказали. Он устроил скандал, а на вопрос, почему его не пускают, ему ответили, что с тех пор, как он работал продавцом яблок, на него поступило множество жалоб, что яблоки, которые он продавал, были гнилые, и теперь Чак Бродерик считается неблагонадежным гражданином страны, а также входит в число невыездных.
Чак был в бешенстве. Он бродил по городу туда и сюда и ощущал, что находится в самой настоящей ловушке. И вдруг ему пришло в голову, что все так и есть. Вдруг весь мир, который он знал до этого, показался ему сущей фальшивкой, а настоящий мир, он был там – где идет война. Именно поэтому его так тогда тянуло.
Однако неожиданно, когда он вернулся домой и включил телевизор, на фронте впервые произошли изменения: армия захватчиков двинулась на Юг – прямо в сторону государства Чака.

VI.

Вначале им овладело возбуждение, а потом огромная заинтересованность. Он чаще стал писать публицистические статьи в центр и получать за это гонорары. Но смущало его одно: что вся война, вся суматоха происходила в телевизоре: на улице не просто ничего и близко не было подобного, но об этом никто и не говорил.

VII.

Он думал было ринуться через границу самостоятельно, преступая закон, но внутренние противоречия не позволяли ему этого сделать – тем более что суммы гонораров постепенно росли.
Но в один момент он решил, что даже это не стоит того, чтобы бросать свою мечту. Чак прекратил писать и решил через суд добиваться своего права выезда за границу.
В этот момент по телевизору объявили, что армия врага вошла в город… Вошла в
его, Чака, город…

VIII.

Он еще раз выглянул в окно. Там была сплошная идиллия: птицы пели, люди гуляли с собаками, влюбленные целовались в тени деревьев.
«Что, черт возьми, происходит?», - задал Чак сам себе вопрос. В то же время по телевидению ситуация все нагнеталась и нагнеталась. Передавали, что войска приближаются все ближе, ближе, ближе к дому Чака. Чак смотрел то в окно, то на телевизор, то в окно, то на телевизор…
В итоге… Он вскричал безумным голосом, разбил телевизор, упал на пол и задрожал.

IX.

Он понял, что с ним произошел нервный срыв. Он больше не хотел ничего: ни подвигов, ни журналистских расследований, ни каких-то мечт. Решение было принято окончательно и бесповоротно…

X.

День начинался довольно равнодушно. Чак умылся, оделся и отправился на столь обычное для себя продолжение дня.
По пути он поздоровался со старушкой Люси и газонокосильщиком Фредом, и вскоре оказался в магазине, заняв обыкновенную для себя позицию за лотком по продаже яблок.
И лишь телевизор, стоявший в магазине электроники напротив, передавал, что вражеские войска, наконец отступили и были отброшены за пределы страны.
Чак взглянул на это, с облегчением вздохнул и с удовольствием продолжил работу.
В Лайм-Парадайзе наступал обыкновенный замечательный день. День в мире, в котором стоило жить и стоило быть полезным обществу.
Ustaliy
Участник
Участник
 
Сообщения: 45
Зарегистрирован: Сб июн 04, 2022 7:53 pm
Соционический тип: Бальзак

Re: Моя проза

Сообщение Ustaliy » Пт сен 23, 2022 10:38 am

БЕЛЫЕ ТРЕЛИ

1.

Я пришел на холодный пляж.
Осень уже вовсю заступала в свои права, а чайки, как и прежде, летали над головой. Отсутствие контрастов, где серый песок сливался с серым морем, навевал мысли и о какой-то общей монохромности нашего бытия, которое творилось внутри меня.
Немного пройдясь, я присел на этот самый серый песок и стал периодически подбрасывать камни в воду. Странно, что лишь спустя минут двадцать я заметил ее.
Она сидела справа в метрах десяти от меня, и очевидно, как я понял сейчас, она находилась там сразу, как я пришел – какая-то память зрения указывала, что этот объект находился там изначально.
Я поглядел на нее краем взгляда, и в ней отразилось что-то из прошлой моей жизни – раскосые глаза, серое пальто, шарф на шее. Она сидела и читала книгу. Стоило ли мне подойти? Вопрос удивительный, потому что само отсутствие людей как-то наталкивало на подобное продолжение – примерно если расположить на ткани, имитирующей в физике космос, два шара, они обязательно притянутся друг к другу.
Да, я подошел.
– Добрый день.
– Добрый день. – Довольно быстро и, как ни странно, охотно отозвалась она.
Я увидел, что она читает «Кафку на пляже».
«Жаль, я не Кафка», – Подумал я. Такая игра слов могла бы получиться.
– Жаль, я не Кафка, – произнес я вслух.
– Что? – спросила она. – А, вы про книгу. Да, потрясающая посредственность.
Она засмеялась и отложила ее на песок.
– А кто же вы, если не Кафка? – она продолжала улыбаться.
– Сэм. Всего лишь Сэм. – Ответил я.
– А я Лилу.

2.

Оказалось, что имя Лилу досталось ей от родителей, назвавших ее в честь главной героини «Пятого элемента». Странно, мне казалось, что этот фильм мой ровесник и что я совсем молод, и что девушка, родившаяся в год его создания совсем еще юна. А нет, поглядите. Время, время – где твои корни?
Оказалось, что она недавно окончила факультет искусств и приехала сюда для того, чтобы найти работу. С этим складывалось не очень удачно. Мой город не испытывал недостатка в архитекторах, но у нее был достаточно состоятельный отец, занимающийся какими-то там акциями, а потому Лилу вполне могла не торопиться.
– А кто вы?
– Я? Писатель. Только, по правде говоря, не очень удавшийся.
– Ну да, прямо как я архитектор. – Она снова засмеялась.
Я замолчал. Она тоже. Над нами нависла неловкая тишина.
– Знаете, в такие моменты можно бы и поцеловаться.
– А почему же тогда вы не целуете?
И я ее поцеловал.

3.

Следующий день мы провели, гуляя по городу, посещая разнообразные заведения и парки развлечений. Я давно не был с женщиной, а потому забыл, как стоит с ними обращаться и что им нужно. Я задавал много глупых вопросов, как, например, «а если бы я позвал тебя замуж?». Это было признаком неопытности при желании поторопить время, а неопытность исходила из давнего отсутствия практики.
– Лилу. Мне хорошо с тобой.
– Что?
– Я просто хочу, чтобы ты это знала. Мне хорошо.
– Да, Сэм, мне тоже очень хорошо с тобой.

4.

Так проходили дни за днями, пока я, наконец, не переспал с ней. Изменило ли это что-нибудь? По большому счету нет.
– Лилу, мне хорошо с тобой. – Уже лежа в кровати.
– Да, милый, я помню.
И после этого – еще дни гуляний с перерывом на секс.

II.

1.

В этот день я не смог до нее дозвониться. Я решил, что списать это можно на что угодно, а потому не забивал себе голову поиском конкретной причины. Но к обеду я обнаружил себя активно ищущим ее – сначала посреди города, потом подходя к ее дому. Ее нигде не было. И лишь в конце меня осенило: «Пляж».
«Вот, где все началось, там оно и кончится», – невольно пронеслось у меня в голове.
– Что?
Что?.

2.

Я буквально прибежал на тот же серый песок, который, кажется, за эти дни ничуть не изменился.
И да, она была там.
Но рядом с ней сидел… Нет, не Кафка, а какой-то здоровый парень лет 25-ти в военной форме.
Я подошел, почти истеря:
– Лилу, это что такое?! Я весь день не могу тебя найти! И этот… Это кто такой?!
– О, Сэмми, познакомься, это мой парень, Бен. Прости, я сразу тебе не сказала. Я не знала, что у нас с тобой станет так серьезно… А тем более… Словом, Бен лишь вчера вернулся с войны из Ирака. Пойми, мы с ним договорились, что я ничем ему не обязана и пока его нет, могу строить свою жизнь как хочу. То есть как свободные отношения… Но вот, он вернулся… И… Прости, я не могу больше быть с тобой.
Я задыхался от злобы, кидая лишь жесты руками в ее сторону. Я зыркнул на нее, потом на него, но в итоге просто беспомощно развернулся и, как обиженный ребенок, сжав кулаки и вжав голову в плечи, побрел обратно.
Я шел домой, попинывая камни и громко и периодично ругаясь матом, как будто человек с синдромом Туретта. Из-за этого я даже пару раз услышал с балконов крики о том, что если я не заткнусь, мне сейчас выйдут и начистят лицо.
Мне было плевать. Я был несчастливым обманутым любовником. А что могло быть хуже этого. Сколько этого позора видала мировая литература, и нет, все равно же – древний ржавый крючок мужской глупости и наивности до сих пор оставался на том же самом месте, куда мы уверенно упорно сами насаживали наши рты.
– Что она себе думала? Как? Что? – эти нечленораздельные выкрики еще некоторое время сопровождали меня на пути, но, наконец, завершились и они.
Войдя домой, я сделал себе сэндвич, сел на диван и с тупейшим видом уставился в стену. Я думал впервые за последнее время кому-то позвонить, пожаловаться, поныть. Ведь у меня же были друзья. Вправду, они ведь были?
Как вдруг. Все предстало чистым и понятным, словно его смыли каким-то отбеливающим средством. Я подошел к своему столу с ноутбуком, сел, открыл его… И просто стал писать:

« Боттом 34

Глава 1

Вот так бывает, где за несколько недель среди сурового и даже неизменяющегося пейзажа жизнь сначала вкладывает тебе сердце в грудь, а потом вырывает без обработанных инструментов и анестезии. Но несчастен ли я? Нисколько. Я, словно цветок из притчи, говорю ей «спасибо». Спасибо. И закрываю глаза, уплывая в свои далекие (хотя на самом деле такие близкие грезы), где мы только вдвоем».
За окном запела птица, как какое-то заблудившееся существо среди всего этого потерянного мира. Я поглядел на нее, не испытывая ни жалости, ни солидарности, и продолжил писать, будучи уверенным, что книга-выходящая сейчас из-под моих пальцев, через несколько месяцев уж обязательно будет стоять на полках всех известных книжных магазинов и библиотек.
Ustaliy
Участник
Участник
 
Сообщения: 45
Зарегистрирован: Сб июн 04, 2022 7:53 pm
Соционический тип: Бальзак

Пред.

  • { SIMILAR_TOPICS }
    Ответы
    Просмотры
    Последнее сообщение

Вернуться в Новые дневники

Кто сейчас на конференции

Зарегистрированные пользователи: GoGo [Bot], Google [Bot], vadimr, Yandex 3.0 [Bot], Yandex [Bot]